Темнота мягкая, лиловая с кобальтово-синими прожилками, потом из-за облака выходит луна, полная, абсолютно круглая. Фру Хюсет откидывается назад, приложив руку к глазам, чтобы посмотреть, и тут ломается стул. Она ударяется головой о стену, падает в траву и теряет сознание. Ее лицо виднеется в клумбе с розами бледно-розового цвета. Они поливают ее холодной водой, она смотрит на них ясными удивительными глазами. Они поднимают ее, приносят новый стул из тех, что Нина не починила с утра. Хюсет хочет в постель, но фру Хюсет хочет попробовать пирожное счастья. Дети выносят их на блюде и предлагают всем по кругу. Они похожи на коробочки с таблетками экстази. Антонсен откусывает первым, вытаскивает записку из пирожного и читает надпись, сделанную почерком Ады:
— «Скоро летние каникулы, и тебя ждет много замечательного».
Ада краснеет и прячет лицо в руках.
— Спасибо, спасибо, — благодарит Антонсен.
В пирожном у Францена лежит обещание, что у него будет день рождения в наступающем году и он получит, чего желает. Записка Хюсета поздравила его с Новым годом и пожелала счастливого Рождества, он ответил тем же. Сванхильд пришла через шхеры, чтобы забрать Уле домой, ей налили бокал красного вина и дали пирожное, она откусывает и читает записку, но не хочет говорить, что в ней написано.
Фру Хюсет откусывает от своего пирожного и с серьезным видом выуживает записку.
— «В конце концов, все будет хорошо», — читает она дрожащим голосом. Это написала Агнес, она стоит в дверях террасы и следит за ними. Фру Хюсет смотрит на луну, мощная, полная, та притягивает к себе море. Она шепчет что-то на ухо мужу, он встает, благодарит за превосходный обед и помогает подняться жене. Он похож на старый подстриженный тополь, когда идет через столовую, она — тонкое, скривленное ветром миндальное дерево, случайно посаженное рядом. Они идут рука об руку, слышны их недружные шаги вверх по лестнице, а вскоре видно, как трясутся рамы, все сильнее, окна наконец открываются, и фру Хюсет перегибается через подоконник:
— Вы не кинете сюда еще одно пирожное?
Агнес кидает и докидывает с четвертой попытки, фру Хюсет откусывает, вынимает записку и читает:
— «С хорошими инструментами полдела сделано».
Все смеются. Дети смеются, фру Хюсет смеется, оборачивается и повторяет мудрые слова мужу, который тоже стоит в окне, вежливо машет им на ночь, потом закрывает окно на обе задвижки.
Сванхильд пробует еще одно пирожное, она съедает четыре и только на пятом улыбается. Остальные записки она рвет в клочки и кладет в пепельницу Антонсену, пятую она скручивает и пихает за лифчик под блузкой. Потом берет Уле и Аду за руки и идет домой через шхеры, останавливается на вершине и машет.
Молодая жена Францена машет в ответ, протягивает руку вверх, демонстрируя белую подмышку, похожую на только что срезанный фрукт.
— Ты выглядишь очень аппетитно, когда так машешь, — говорит Францен и дотрагивается до фрукта. Фру Францен дергает его за усы и смеется. Он приглашает ее на танец, кружит ее над травой, она сняла обувь, теперь каблуки не мешают. Красная шелковая рубашка Францена бросает блики на все, что ни есть вокруг, ткань подрагивает и струится, будто горит или тает, вся лужайка словно покрыта тонким битым стеклом.
Антонсен ложится последним. Долго гуляет внизу у моря, где всегда пенятся волны, и бросает камни в воду. Сбрасывает с себя свои дела, как он говорит, одно за другим, чтобы заснуть. Это напоминает ночные занятия Нины за письменным столом. Она следит за Антонсеном, убирая со стола, белая рубашка, панама в руке, бросающей камни.
Потом, когда он уже лег, она обходит дом и видит, что свет погашен, занавески задернуты, двери закрыты, прислушивается под открытыми окнами. Они погружены в глубочайший сон на ее раскачивающемся, медленном корабле. В темноте она переносит восемь мешков с книгами из машины в гостиную. Всего — пятьдесят четыре книги, но они не заполняют пространство, на которое она рассчитывала, ведь в них так много написано, столько всего они заполняют в ней самой. Но самое странное, вынимая их одну за другой, — знакомые и дорогие сердцу названия, — листая их наугад, она замечает подчеркивания и восклицательные знаки, напоминающие ее собственные, насколько она помнит, расставленные ею в тех же местах, у тех же слов. «Абрикосы есть, абрикосы есть» [2]. Словно это всем доставляет одинаковую радость? «Рождество есть, на-конец-то небо поднялось к небесным вершинам, опускаясь при этом так нежно, будто сны можно увидеть до сна». Еще раз выходит она на террасу, смотрит на небо над своим домом и на темные окна, за которыми спят ее гости, потом возвращается. На титульном листе она читает имя хозяйки, Осхильд Бренне, написанное с завитками и петельками, не в одной или двух книжках, а в пятидесяти трех из пятидесяти четырех выбранных Ниной книг. В пятьдесят четвертой, книге о морских рыбах, на титульном листе ничего не написано.