Преисподняя

Время в пансионате текло неторопливо и безмятежно. По вечерам черные лимузины привозили начальников из Москвы, утром приезжали за ними, чтобы отвезти на работу. Постоянно в пансионате жили преимущественно домочадцы жены, дети, бабушки с внуками... Подрастая, юная поросль постигала законы стаи: с кем знаться, откуда дует ветер, как повернуться... В неторопливых прогулках по аллеям, в бассейне, на теннисных кортах, в сауне решались судьбы: устраивались карьеры, слаживались браки, готовились награды и назначения.

Вести о том, что происходит за забором, долетали сюда, как будто из немыслимой дали. Нет, в каждом номере, у каждого постояльца исправно работал телевизор, библиотека получала множество газет, но это как бы не имело отношения к жизни пансионата. Да, в мире что-то происходило, но это было где-то далеко, на другой планете, в другом измерении. Люди за забором были для обитателей Бора, как муравьи, которые копошатся в своих муравейниках, без них нельзя обойтись, но лучше о них не знать, не думать; пусть приносят пользу и не мешают жить.

Непоколебимая тишина владела Бором изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, и понятно было: так есть, так и останется впредь.

Пансионат знал лишь одно исчисление времени: от еды до еды. А какая там была кухня! Меню напоминало грезы чревоугодника. Чем беднее и голоднее жила страна, тем вкуснее и обильнее кормили в Бору, потому что полнота счастья познается в сравнении: настоящую радость приносит лишь то, что есть у тебя и нет у других.

Любитель поесть, Першин вспоминал изредка, как его кормили в Бору, однако чаще он вспоминал Бор совсем по другой причине: лес там был утыкан вентиляционными шахтами.

Тоннель, соединяющий Москву с аэропортом Домодедово, имел ответвления в Бор, где под землей был устроен запасной командный пункт. Бункер соединялся с пансионатом, мощная система жизнеобеспечения держалась в постоянной готовности, обширные продуктовые склады регулярно обновлялись.

В случае нужды тоннель можно было использовать для скрытой эвакуации номенклатуры из Москвы: в пансионате удобно было переждать тяготы и превратности смутного времени - войну, бунт, чуму, холеру...

Бетонные стволы шахт сверху прикрывали четырехскатные навесы из белого оцинкованного железа, доступ в шахту закрывали решетки с люками, вниз вели крутые металлические лестницы.

Под землей шахты соединялись горизонтальными ходами, по которым тянулись пучки труб, укутанные толстыми чехлами тепловой изоляции. При желании можно было под землей уйти из пансионата и выбраться на поверхность далеко в лесу.

Близость аэропорта Домодедово была удобна для срочного бегства. Однако на этот случай была продумана и другая возможность: в деревне Астафьево, неподалеку от Бора, где находилось подсобное хозяйство пансионата, - фермы, поля и парники, был построен тайный аэродром бетонная полоса, замаскированная деревьями и кустами.

Нескончаемые тоннели, огромный бункер и подземные склады были рассчитаны на длительное пользование, сам пансионат был построен как секретный объект, скрытый в лесу от чужих глаз. Ни одна дорога не была здесь прямой, чтобы не открывать обзор и перспективу, дороги кружили плавно и просматривались в лесу лишь на короткое расстояние - от поворота к повороту. И хотя пансионат располагался на холме, его нельзя было заметить ни с одной точки окрестностей: здание было опущено в широкий кратер посреди холма, густой лес закрывал его со всех сторон.

Все плоскости - крыши здания и пристроек были удобны для посадки вертолетов, однако постояльцы никогда не думали о бегстве. Жизнь пансионата казалась им незыблемой - на века. Страна воевала, они понятия не имели, что такое война, как, впрочем, и обо всем остальном: не знали, не ведали.

Им невдомек было, что такое жизнь впроголодь, как стоят в очередях, где добывать еду, одежду и прочее, прочее, без чего нельзя обойтись. Они были надежно ограждены от забот, от всего, что обременяет жизнь.

Сытые, довольные, уверенные в себе, они наслаждались существованием и были прочно отрезаны от окружающего мира; их не касались горести и невзгоды, которые одолевают всех нас, и казалось, обитатели пансионата не подвластны случайностям и несчастьям, не подвержены стихийным бедствиям, превратностям судьбы, даже самому времени.

Это был заповедник безмятежности, довольства и покоя, остров счастья в море бед. Жизнь в Бору так разительно отличалась от всего, что творилось вокруг, что Першина то и дело брала оторопь и, ошеломленный, он подозрительно и недоверчиво озирался.