Преисподняя

Воинские повестки не вызывали в семье интереса, это была как бы почта, не требующая ответа, вроде официальных поздравлений с государственным праздником, которые пачками получал отец.

Повестку обычно равнодушно клали на столик в прихожей, на ней записывали номера телефонов, от нее отрывали клочки, со временем повестка исчезла неизвестно куда.

В семье все страшно удивились, когда за Антоном приехали на машине два милиционера и отвезли в военкомат. Еще тогда, вероятно, можно было все поправить, поведи он себя осмотрительно.

- Да вы что, братцы?! - искренне всплеснул руками Бирс, когда ему объявили призыв. - У меня передача на носу! Студия горит, кучу денег вложили! Вы в своем уме?! Группа в экспедицию уезжает! Билеты на руках!

Поглазеть на необычного призывника собрались офицеры из соседних комнат. Бирс толковал им, толковал в надежде, что сейчас объяснит получше, и они поймут.

- А кто служить будет? - мрачно поинтересовался рыхлый подполковник с ромбом Военно-политической академии.

- Вы, видимо, замполит? - спросил Бирс. - Я не ошибся?

- Политработник, - подтвердил офицер, морщась от того, что вынужден объясняться с долговязым балбесом, лицо которого казалось знакомым.

- Я думаю, если завтра вы не явитесь на службу, никто не заметит. Послезавтра вас уже забудут. А если я завтра не приду, все остановится, передача не выйдет.

- Я смотрю, ты больно грамотный, - лицо подполковника пошло красными пятнами.

Как все политработники, он знал, что строевые офицеры их недолюбливают и считают бездельниками, но так открыто перед сослуживцами его еще никто не срамил.

- Грамотный, - согласился Бирс. - А вам по душе неграмотные? С ними проще? Кстати, мы что, перешли на "ты"?

Из военкомата его уже не выпустили, даже парикмахера пригласили, чтобы остриг под машинку.

В военкомате поломали головы и за строптивость и наглое поведение упекли Бирса в морскую пехоту на Дальний Восток.

К ночи шторм стих, десантные войска подошли к месту высадки: впереди по курсу на фоне блеклого горизонта со следами догорающей зари над морем чернел остров, который десанту предстояло взять штурмом.

Корабли на малых оборотах подошли к берегу, опустили пандусы, но отмели не достали: из-за шторма и обледенения суда опоздали до начала прилива, высадку пришлось делать в воду.

Двумя цепочками десантники друг за другом выбегали из трюма на пандус и прыгали в море. Подняв оружие, Бирс вместе со всеми по грудь в ледяной воде спешил к берегу, преодолел под встречным огнем песчаный пляж и полз по скользким мокрым камням к линии береговых укреплений, а потом карабкался на скалы, где противник устроил доты.

Бирс служил трудно, не мог осилить субординацию. Да и как смириться, если помыкает тобой малограмотный тупица, который кроме мата и команды "отставить!" других слов не знает.

Потому и не вылезал Бирс из нарядов, вдоволь начистил на кухне картошки, вымыл в казарме полов, вычистил гальюнов, да и на "губе" посидел сполна: за строптивость, за грамотность, за то, что больно умный, за то, что много о себе понимает, за... - да мало ли... Одно то, что человек из Москвы, вызывало у многих досаду. Даже фамилия доставляла ему немало хлопот.

- Бирс, ты не русский? - спросил однажды однокамерник на "губе".

- Числюсь русским, - неохотно ответил Антон, наперед зная, о чем пойдет речь.

- Как это?

- Один прадед немец, другой швед, третий русский, четвертый вообще грек. У нас в роду и поляки, и грузины... Так кто я?

- Да, намешано в тебе. А я вот русский.

- Поздравляю.

- Чистокровный!

- А вот это трудно сказать. Ты из предков кого знаешь?

- Деда, бабку...

- А дальше?

- Дальше не знаю.

- Ну вот видишь. Да и невелика заслуга, ты-то причем? Кем тебя родили, тем ты и стал. Хвастать особенно нечем. Это уж потом от тебя зависит - кем станешь. Тогда гордись, другое дело.

- Ты что, против русских?

- Упаси Бог! Я за всех!

Однокамерник остался недоволен, Бирс видел, но это был еще мирный разговор, а случались драки - в казарме, в сортире, даже здесь, на "губе".

Бирс досиживал привычные десять суток, когда в часть с инспекцией прибыл полковник из округа.

- Кто разрисовал стены? - полковник строго оглядел камеру, стены которой были действительно разрисованы и исписаны похабщиной вдоль и поперек.

Это была настоящая солдатская художественная галерея, созданная поколениями отсидчиков, гордость и слава гарнизона, многие просились на "губу", как в музей.

- Не могу знать, - стоя по стойке смирно, ответил Бирс.

- Вы?! - в упор сверлил глазами инспектирующий.

- Никак нет.

- Ваша камера, значит вы! - сделал доступный вывод полковник.

- Товарищ полковник! - торжественно, громко и внятно обратился Бирс. - Если вы станете возле навозной кучи, я же не скажу, что вы ее автор!

Антон наперед знал, что поплатится, но поделать с собой ничего не мог. Ему добавили две недели строгого ареста, но он и впредь не в силах был совладать с гордыней, принесшей ему столько хлопот.

Служить оставалось шесть месяцев, когда его вызвали в штаб.