Преисподняя

Ключников чувствовал себя неспокойно и скованно. Привыкший к покою, который исходил от Гали, он испытывал сейчас странную робость и тревогу, словно ему предстояло что-то необычное, какое-то испытание, которому он даже названия не знал.

Он догадывался, а вернее предчувствовал, что знакомство сулит неожиданности и резкие перемены - прости-прощай привычная жизнь. И понятно было, само собой разумелось, что спокойное существование новой знакомой не по нраву.

Внятная тревога была разлита вокруг - в тенистых дворах, в мрачных подворотнях, в едва освещенных извилистых переулках, где стояли дворянские усадьбы, купеческие особняки и доходные дома в стиле "модерн".

Они медленно шли рядом, но ему мерещилось, новая знакомая спешит куда-то, где ее ждут. Он угадывал в ней скрытое нетерпение, азарт, под стать праздничной лихорадке; вероятно, они жили на разных скоростях: ее всегда одолевала спешка, она вечно рвалась куда-то, вечно бежала, неслась, летела - даже тогда, когда оставалась на месте.

Идя рядом, он чувствовал электрический ток, который исходил от нее, она была вся пронизана электричеством, высокое напряжение угадывалось на расстоянии, энергия пульсировала в каждом движении, и казалось, стоит коснуться, смертельный разряд убьет наповал.

- Хотите, я покажу вам что-то? - неожиданно предложила она.

- Что? - спросил он, испытывая тоску по привычному покою, который рушился на глазах и который он не в силах был отстоять.

- Здесь есть любопытные места...

- Может, в другой раз? - неуверенно спросил Ключников.

- Другого раза не будет, - сказала она уверенно, и было видно, что это правда: не будет.

- Поздно уже, - вяло сопротивлялся Ключников.

- Поздно?! - поразилась она, как человек, привычный к ночной жизни, и, подняв голову, быстро глянула на него: Ключникову показалось, в лицо ударил яркий фонарь. - Вы торопитесь? - в ее голосе послышались насмешка и разочарование.

- Нет, но... я думал... ночь на дворе... - пустился он в объяснения, но увидел обращенный к себе насмешливый взгляд, смутился и осекся.

Ключников с тоской подумал, что опаздывает на метро, и теперь придется тащиться пешком или брать такси, что было ему не по карману. Она, похоже, угадала его мысли.

- Я отвезу вас, - неожиданно пообещала она, и он понурился от смущения.

- Не беспокойтесь... - пробормотал он в замешательстве, но она засмеялась и перебила:

- Отвезу, отвезу!

Впоследствии он отчетливо уяснил, что она с легкостью называет вещи своими именами и вслух говорит то, о чем другие помалкивают. Она не испытывала сомнений, когда следовало кого-то отбрить, язык у нее был, как бритва, и она всегда находила точные слова, живость ума уживалась в ней с резкостью суждений.

В ней постоянно играла ртуть, переливалась, каталась упруго, рождая электрическое поле, сопротивляться которому не было сил. И уже разумелось само собой: тот, кто попадет в это поле, покончит со спокойной жизнью.

Новая знакомая повела его на задворки Музея изящных искусств. В запущенном парке за каменной стеной Ключников увидел старинный дворец, похожий на итальянский палаццо, украшенный несуразной лепниной: медальоны дворца несли на себе профили основателей коммунизма, пятиконечные звезды и скрещенные серпы с молотами. В старой усадьбе князей Долгоруких размещался музей коммунизма, но здание обветшало и рушилось на глазах, чтобы вскоре превратиться в руины; окна первого этажа были заколочены досками.

Одно из крыльев дворца занимал журнал "Коммунист", крыло выглядело пристойно, во всяком случае стены были оштукатурены и покрашены, в просторном вестибюле горел свет.

Свет горел в окнах второго этажа, как будто за белыми занавесками шла круглосуточная работа, редакция, видно, не могла спать и по ночам перелистывала первоисточники, которые так хорошо кормили их до сих пор, а теперь мало кого привлекали; и они перебирали их, перетряхивали, штопали в надежде обновить и снова всучить кому-нибудь, как это бывает со старой изношенной одеждой.

За дворцом на отшибе, в дальнем углу парка, куда сквозь заросли крапивы и чертополоха вела узкая асфальтированная дорожка, стоял темный пустой особняк. В нем было два этажа, уютное крыльцо, балкон, крутая, на западный манер крыша, и выглядел он нездешне, точно пришелец издалека. Рядом рос большой куст жасмина-чубушника, цвела старая липа, и большой раскидистый клен надежно прикрывал острую крышу сверху.

За стеной поодаль высились помпезные здания Министерства обороны, особняк выглядел странно, словно иностранец в русской глуши, как будто его поставили здесь, чтобы напоминать о дальних чужих краях.

Они стояли в темноте среди зарослей, сильный запах жасмина и цветущей липы наполнял ночной воздух, с улицы, из распахнутого окна едва слышно долетала музыка. И потом, позже, спустя много лет, Ключников с тоской вспоминал эту ночь и с пристрастием вопрошал себя: неужели она была?

Нельзя было поверить, что вокруг Москва, центр города, настолько от всей картины веяло чем-то давним, забытым.