Преисподняя

— Видите цифры? — спросил Айк. — Думаю, это его личный номер. А вот еще: десять, ноль, три, двадцать три — наверное, день его рождения.

— Тысяча девятьсот двадцать три? — уточнил кто-то.

Люди были по-детски разочарованы. Шестьдесят пять лет — ни о какой древности не может быть и речи.

— Сожалею, — посочувствовал Айк и продолжил: — А вот еще дата, видите? — Он отвел в сторону болтавшийся внизу живота клочок кожи. — Четыре, семь, сорок четыре. Вероятно, в этот день его сбили.

— Сбили?

— Или он потерпел аварию.

Слушатели были озадачены. Айк рассказывал то, что ему удалось сложить из кусочков:

— Вы только представьте. Он совсем мальчишка, ему двадцать один год. Идет Вторая мировая война. Его призвали, или он пошел добровольцем. У него татуировка: «ВВС Великобритании». Его послали в Индию. Ему приходилось горбатить.

— Горбатить? — переспросил кто-то. Бернард. Он яростно настукивал по клавиатуре портативного компьютера.

Айк пояснил:

— Так пилоты называют грузовые рейсы в Тибет и Китай. Летать над «горбами», то есть над Гималайским хребтом. Тогда весь район был частью Западного азиатского фронта. Жаркое местечко. Самолеты то и дело падали. Экипаж выживал редко.

— Падший ангел, — вздохнул Оуэн.

И не он один. Остальные тоже были под впечатлением.

— И это все вы узнали из десятка цифр? — спросил Бернард. Он указал карандашом на последнюю дату. — Вы полагаете, это день, когда его сбили? А может, дата его свадьбы, или окончания Оксфорда, или когда он впервые был с женщиной? Я хочу сказать, этот тип далеко не мальчик. Выглядит лет на сорок. Лично я думаю, что он прибыл сюда не больше двух лет назад — с какой-нибудь научной экспедицией. Ясное дело, умер он не в тысяча девятьсот сорок четвертом, и было ему не двадцать один.

— Согласен, — признал Айк, и из Бернарда словно выпустили воздух. — Он пишет о годах заключения. Большой срок. Тьма, голод, тяжкий труд. «Священная бездна».

— Военнопленный. У японцев?

— Чего не знаю, того не знаю, — ответил Айк.

— Может, у китайских коммунистов?

— У русских? — посыпались предположения.

— У нацистов?

— Наркоторговцев?

— Тибетских разбойников?

Предположения не такие уж и дикие. Тибет долго был ареной разных политических и других игр.

— Вы смотрели на карту. Что-то там искали.

— Начало, — ответил Айк. — Точку отсчета.

— И?

Айк обеими руками провел по бедру мумии, где оказался еще один ряд цифр:

— Это географические координаты.

— Того места, где он упал. Вполне логично. — Теперь Бернард поддерживал Айка.

— То есть его самолет где-то поблизости?

Про священную гору Кайлас никто и не вспоминал. Всех увлекла возможность обследовать место крушения.

— Не уверен, — сказал Айк.

— Давайте колитесь, дружище. Где его сбили?

Вот тут было слабое место. Айк произнес очень тихо:

— К востоку отсюда.

— Далеко?

— Прямо над Бирмой.

— Над Бирмой?

Бернард и Клеопатра поняли, насколько это невероятно. Остальные промолчали, устыдясь своего невежества.

— Северная сторона хребта, — пояснил Айк, — почти в Тибете.

— Но это же больше тысячи миль!

— Знаю.

Было далеко за полночь. Кофе, всеобщее возбуждение — в ближайшие часы вряд ли получится уснуть. Все — кто стоя, кто сидя — переваривали информацию.

— Как же он сюда попал?

— Не знаю.

— Вы вроде говорили, что он был в заключении.

Айк осторожно вздохнул:

— Что-то вроде.

— Вроде чего?

— В общем… — Айк прокашлялся, — как домашнее животное.

— Что?!

— Не знаю точно. Вот, он тут написал: «Любимый агнец». Агнец — значит козленок, так ведь?

— Перестаньте, Айк. Если не знаете, так не сочиняйте.

Айк ссутулился. Ему и самому это казалось бредом сумасшедшего.

— Вообще-то, — вмешалась Клео, библиотекарь, — агнец означает ягненка, а не козленка. Хотя Айк все равно прав. Речь идет о ручном животном. Животном, которое любят и балуют.

— Ягненок?

В голосе говорившего слышалось возмущение, словно то ли Клео, то ли мертвец, а может, оба оскорбили лучшие чувства присутствующих.

— Да, — подтвердила Клео, — ягненок. Но меня больше смущает другое слово — «возлюбленный» или «излюбленный». Очень двусмысленно, правда?

Судя по всеобщему молчанию, никто об этом не задумывался.

— Он, — продолжила Клео, почти дотрагиваясь пальцами до мумии, — он — возлюбленный? Возлюбленный среди кого? И, самое главное, кем возлюбленный? Видимо, предполагается, что у него был какой-то хозяин?

— Ты все напридумывала, — сказала одна из женщин. Никому не хотелось, чтобы правда была такой.

— К сожалению, не напридумывала, — ответила Клео. — Все так и есть.

Айк повернулся к неясной надписи, на которую указывала Клео. Там было написано: «Рабство».

— А это еще что?

— То же самое, — ответила Клео. — Неволя. Может, он был в японском плену. Помните фильм «Мост через реку Квай»? Что-то наподобие.

— Вот только я никогда не слышал, чтобы японцы вставляли пленным в носы кольца, — заметил Айк.

— История еще и не такое знает.

— Кольца в носу?

— Чего только на свете не делается.

Айк подлил масла в огонь:

— И даже золотые?

— Золотые?

Айк направил фонарь на кольцо; тускло блеснуло золото, и Клео захлопала глазами.