- Дикарка, они не только при трупах кушали, но и на трупах, - Эдуард прошептал себе под нос, чтобы девушки не услышали, затем произнёс громко: - Я перетащу труп в лифт, а следы крови замою тряпкой.
Никто не догадается, что старик умер на нашем этаже.
- Ага, не догадаются, прочитают вызов в нашу квартиру, - Carmelita в кривой усмешке сжала губы.
- Ну и что, что вызов, - Эдуард отстаивал свою точку зрения. - Передал нам еду, мы заплатили заранее интернету, а дальше не наше дело, где старик умер.
Судебные врачи установят первопричину смерти - остановка сердца.
Мы не воткнули нож старику в спину.
- Делай, как знаешь, - Carmelita по женской привычке свалила всю вину и ответственность на мужчину, поцеловала блондинку в щечку. - Virginie, я скоро вернусь с одеждой для тебя.
Надеюсь, что мои обновки тебе понравятся.
"Не забудь для себя туфли на высоком каблуке, - блондинка не улыбалась. - Может быть, сначала сделаем, друг дружке массаж и натрем себя маслом, а потом ты пойдешь?"
- Когда я вернусь, тогда и займемся всем, чем занимались, - Carmelita вздрогнула от мысли, что полицейские застанут ее с блондинкой, натирающими друг дружку маслом, а Эдуард наблюдает за этим из кресла.
Вздрогнула, но тут же себя мысленно обругала:
"Снова у меня предрассудки, нормы, мораль.
Какое дело полицейских до двух девушек?
Что хотим, то и делаем!
Человек обязан делать то, что хочет, иначе теряется смысл жизни.
Всю жизнь выполнять волю других, стараться для других и умереть, ничего для себя не совершив?" - Carmelita подбодрила себя и побежала по лестнице.
На труп она не оглядывалась, в лифт боялась сесть, потому что Эдуард братец уже затаскивал в него мертвое тело бывшего разносчика еды.
Борода старика подметала пол.
Эдуард отправил лифт со стариком в последний путь - на первый этаж.
Лифт без памяти, поэтому, неизвестно, откуда труп приехал.
Затем Эдуард затер капельки крови и мозгов из расколовшегося черепа, высушил пол туалетной бумагой, критически рассмотрел место падения, остался доволен, осмотрелся по сторонам и мягко закрыл за собой дверь в квартиру.
Блондинка уже сидела перед корзинкой с едой, ждала, когда мужчина накроет стол.
- Разумеется, вы же, графиня, - Эдуард произнес без иронии. - Я чувствую себя так, что, если мышь пискнет, то я умру от неожиданности.
Но тебе устриц открою и все остальное открою.
Моя сестра слишком уж много и дорого заказала! - Эдуард осуждающе покачал головой, сбегал за отверткой и молотком.
После третьей попытки он вскрыл первую устрицу.
Блондинка пальчиком указала на лимон.
- Ага, тебе еще и лимон к устрице порезать! - Эдуард догадался. - Сама не умеешь? - немного иронии в этом вопросе проскользнуло.
Virginie Albertine de Guettee ничто не ответила, она поглаживала себя по левой коленке и улыбалась.
Мнение мужчины ее не интересовало.
Virginie скушала две устрицы, половину плоского персика, один греческий орешек и две виноградинки.
Похлопала себя по животику и засмеялась.
- Что? Уже наелась? - Эдуард с жадностью смотрел на дорогие яства. - Теперь понимаю, почему ты хрупкая и прозрачная.
Я не посмею докушать то, что осталось, потому что придет Carmelita, она же за все заплатила.
Пусть моя сестра покушает. - Эдуард с трудом отвел взгляд от стола.
Нечаянно прилип взором к открытой обнаженности блондинки, и неожиданно щеки его загорелись.
- Я не знаю, как делать девушкам приятное, - Эдуард фальшиво засвистел арию из оперы "Лебединое озеро" Чайковского. - Что с тобой делать я знаю, мы пойдем на корпоратив, а что делать с собой - не представляю.
- Pedro, большое спасибо за то, что ты пришел домой, - Kezuko швырнула на стол горячую сковороду с шипящей яичницей и беконом.
Жир разлетелся капельками по белой рубашке мужа.
- Я работаю для семьи, - Pedro ножом разрезал на груди рубашку и отбросил в мусор. - Ты с удовольствием тратишь мои деньги, не спрашиваешь, откуда я их беру, но по твоим понятиям я должен всегда находиться дома.
Мы проводили совещание до утра.
Я же главный, и я решаю все вопросы, в том числе, когда проводить заседание. - Скандалы в семье стали давно обычными.
Испорченная рубашка - малость, и Pedro надеялся, что рубашкой отделается.
- Знаю я твои совещания, с продажными леди совещаешься, - Kezuko так поставила стакан с молоком, что часть выплеснуло и белыми струйками стекало на брюки Pedro. - Я императорского рода, а ты меня не ценишь.
- Императорского - так императорского, - Pedro старательно не глядел на жену. - Сейчас, кого не возьми - все королевского, княжеского либо императорского происхождения.
Никто не хочет работать, все короли. - Все же Pedro посмотрел на супругу.
Kezuko, как всегда растрепана, волосы торчат пучками.
Одета в необразимое, да, ладно, пусть в необразимое, но ведь поношенное, старое.
Жена полагает, что старое - всегда удобно.
Обтягивающие застиранные засаленные лосины, выцветший халат с былыми розами, и мягкие войлочные туфли.