Прекрасная чародейка

Капитан Эмилио видел себя, конечно, перед той же дилеммой, что и его люди, но, понюхав теологического образования, менее глубоко и менее искренне разделял их простодушные скрупулы. Невероятно жадный, охваченный неодолимой тягой к мамоне, он снова дал волю страсти, — что, как мы знаем, ограничивало свободу его решений, — и во всю глотку крикнул французскому сержанту:

— Пьетро да Кукан здесь, в наших руках, забирайте его!

— Chouette, on'y va, — отозвался, французский сержант, что примерно означало: «Порядок, сейчас будем».

Хромоногий Бенвенуто, племянник капитана, внес свою долю в успех переговоров, деловито осведомившись у сержанта:

— А деньги-то, эти десять тысяч, у вас с собой?!

— За денежки не беспокойся, замухрышка! — ответил тот и дал знак гребцам налечь на весла.

Команда честной «Венеции» облегченно загомонила, радуясь благоприятному завершению конфликта, но гомонила она недолго, ибо Петр, бледный, вперил в капитана Эмилио свой ужасный взгляд и проговорил вполголоса, но так явственно, что его слышно было даже на верхушках мачт:

— Эмилио Морселли, жалкий трус, ты не хотел быть marcato, так будь же вдвойне marcato, будь marcatissimo, стань таким заметным и безобразным, чтоб все жандармы мира не только могли тебя узнать, но чтобы их тошнило от твоего вида! И прежде всего желаю и повелеваю, чтоб твоя гнусная бородавка вернулась на то место, где она сидела, пока я не свел ее чарами!

Эмилио в ужасе дотронулся до места, где когда-то торчала ненавистная бородавка, но, нащупав лишь свежую, здоровую кожу, высокомерно захохотал, и вся команда подхватила хором:

— Ха-ха! Ха-ха!

Но Петр, не смущенный явной недейственностью заклятия, продолжал:

— А вторая пусть вырастет у тебя на кончике носа!

— Ха-ха! — ответствовал Эмилио, ибо и нос его остался чистым и красивым, как прежде.

— Хе-хе-хе! — издевалась над Петром команда.

— И посреди лба! — крикнул Петр.

— И-хи-хи-хи! — ржал капитан Эмилио, запрокинув голову и подставив свое гладкое, как у юноши, лицо ласковым лучам солнца.

— Ах-хи-хи-хи! — заливались все Морселли и не-Морселли.

— И на правой щеке! И на подбородке! — безнадежно надрывался Петр. — И на руках, и на ступнях, и на груди! На спине!

Тем временем Бенвенуто бросил французам в шлюпке канат, и те один за другим поднялись на палубу. Петр шагнул им навстречу:

— Господа, я к вашим услугам.

— А деньги? — напомнил Бенвенуто.

— За ними пусть ваш капитан зайдет в интендантство, — ответил сержант.

— Да, пусть он сделает это, — подхватил Петр. — Но если он только дотронется до этих денег, пускай у него отнимутся пальцы обеих рук… Что ж, господа, пойдемте!

Сержант с вежливым поклоном пропустил Петра вперед. Люди честной «Венеции» провожали своего опозоренного чародейного дотторе нестихающими взрывами здорового смеха.

Капитан Эмилио смеялся вместе со всеми, однако не совсем искренне, ибо был слегка встревожен: ему показалось, что то местечко на щеке, на которое Петр обрушил первое свое заклятие, начало как бы немножечко свербеть, чуточку чесаться, легонько давить…

ХОРОШИХ ТЮРЕМ НЕ БЫВАЕТ

Il n'y a pas de belle prison.

Французская пословица

Наше долгое повествование, незаметно даже для автора, свернуло теперь из сфер вольного наслаждения почти сказочными событиями на строгую колею солидно документированной истории, и потому следует напомнить, что все еще не кончился тот самый тысяча шестьсот семнадцатый год, когда великая война между европейскими народами готова была вот-вот разразиться. Она еще не разразилась, и многое можно было еще спасти, однако ничто спасено не было. Война, как известно, грянула, а все потому, что именно в это время наиболее способный и ярый приверженец мира, наиболее мужественный и красноречивый защитник разума и правды, Петр Кукань из Кукани, находился где угодно, только не в том единственном месте, где его присутствие было настоятельно необходимо. Этим единственным местом был его родной город Прага.