Прекрасная чародейка

Тотчас целая армия верных слуг церкви, неисчислимые массы хорошо натасканных и зорких шпионов в рясах всех цветов и фасонов, в мирской одежде горожан, дворян, крестьян, даже в лохмотьях нищих, а также немало женщин самого различного возраста и общественного положения, причем не только в католических странах, но и в протестантских, и православных, и мусульманских, по воле Святого отца незаметно, однако весьма усердно, искали, с оглядкой расспрашивали о молодом человеке, который, возможно, сохранил свое имя — Пьетро Кукан да Кукан, — однако вполне мог, как бывало и раньше, назваться иначе. По описанию это — человек рослый, стройный, смуглый, темноволосый и темноглазый, красивый, отличный фехтовальщик и стрелок, прекрасно владеет речью. Особые приметы: отсутствие безымянного пальца на левой руке. Если он жив, то можно наверняка предполагать, что он играет первую скрипку либо на военном поприще, в роли высшего офицера и удачливого стратега, либо при одном из европейских, а то и неевропейских дворов, ибо человек сей настолько богато одарен всеми исключительными физическими и духовными свойствами, что просто не мог без следа раствориться в серой и безымянной массе.

Для отыскания Петра папа использовал все свои огромные возможности, ибо его томило желание лично познакомиться с человеком, который, по утверждению покойного Камилло, не умел лгать, и привлечь его к себе на службу, подобно тому как один из его великих предшественников, Юлиан II, взял на службу себе человека столь же замечательного, хотя и в другой области, — Микеланджело Буонаротти. Но какими бы огромными ни были средства, находящиеся в распоряжении папы, какими бы усердными и ловкими ни были его агенты, результат всей акции равнялся нулю. Над Петром явно сомкнулась земля, и после двух лет тщетных розысков дело было отложено ad acta. [14]

Прошло еще пять лет, и в тридцатом году Война народов, называемая также Немецкой, а в наши дни Тридцатилетней, длилась уже двенадцать лет. Однажды папа принимал в своем дворце эрцгерцога Тосканского с целью договориться с ним по некоторым важным политическим проблемам; дело в том, что в хорошо информированных кругах прослышали, будто Густав Адольф, король протестантской Швеции, замирился с Польшей, желая освободить руки для вмешательства в Войну народов и высадиться на немецкой земле. (Мы могли бы легко и убедительно ответить на вопрос, почему папа, сам происхождением из Тосканы, счел нужным советоваться в этом деле именно с Тосканским эрцгерцогом, но мы этого не сделаем, понимая, что никому это не интересно.) За ужином, после долгих и утомительных переговоров, Святой отец случайно обронил имя Петра. Разговор шел о лживости и нечестности современного мира, и папа в шутку сказал, мол, какая жалость, нет больше в живых Пьетро да Кукана, единственного человека, якобы не способного лгать.

Эрцгерцог равнодушно возразил:

— Как нет в живых? Я только что принял в состав своей дворцовой стражи человека этого имени.

— Это не он, — сказал папа. — Тот, кого я имею в виду, никогда не удовлетворился бы столь незначительным положением.

— Не так уж это незначительно — состоять в моей отборной гвардии, — поморщился эрцгерцог.

Папа недовольно прищелкнул языком.

— Вы не знаете, о чем говорите. Вы уверены, что ваш новый гвардеец носит именно это имя? Пьетро Кукан да Кукан?

— Уверен, — ответил эрцгерцог. — Причудливость этого имени меня заинтересовала, и я спросил, откуда оно у него. Он сказал, что родом он из Чехии.

— Тогда это он! — вскричал папа. — Как он выглядит?

Эрцгерцог, задумавшись, склонил голову, причем обильная плоть под его подбородком разделилась на три совершенно одинаковых валика. Подумав и найдя достойный ответ, он поднял голову — валики исчезли — и изрек:

— Выглядит он обыкновенно.

— Хорошего ли роста? — гнул свое папа. Эрцгерцог заявил, что конечно же — он принимает в свою стражу только рослых, хорошо развитых молодцов, не каких-нибудь заморышей, мальчиков-с-пальчик или недоносков.

Едва выговорив эти слова, он в испуге осекся, только сейчас сообразив, что и папа — человек роста скорее низенького, чем среднего. Однако Его Святейшество не обратил внимания на эту невольную бестактность.

— Ну, а в остальном? — настаивал он. — Как насчет божественной улыбки? Он красив?

Этот вопрос рассеял опасения герцога, что он обидел папу, но и в высшей степени удивил его.

— Сказать по правде. Ваше Святейшество, in puncto [15] красоты я обращаю внимание исключительно на женщин. И я все более и более восхищаюсь грубым островным народом Англии, который, помимо прочего, в этом вопросе нашел совершенно точные определения: у них beautiful — прекрасны — только женщины, в то время как мужчина, если он вышел из рук матери Природы более или менее ничего в лучшем случае называется handsome или goodlooking. [16]

— Так каков же, во имя любви Господа Бога, этот Пьетро да Кукан — handsome или good-looking?