Прекрасная дикарка

Крышка была привинчена, но винты оказались медные, а потому не проржавевшие, и, к тому же, у Малкольма имелся нож. Всего через несколько минут крышка была снята и разломана на длинные дощечки. Скелет, обнаружившийся внутри, особого беспокойства не причинил: во-первых, Малкольм ожидал его увидеть, а, во-вторых, успел в последнее время повидать и кое-что похуже. Видимо, когда-то это была леди, подумал он: вокруг ее шеи… ну, того места, где когда-то была плоть… красовалось золотое ожерелье, а на двух костяных пальцах – золотые кольца.

Поразмыслив, Малкольм осторожно снял их и засунул под ветхий бархатный покров, на котором лежал скелет.

– Это чтобы не потерялись, – объяснил он. – Извините за крышку, мэм, мне правда очень неудобно, но она нам позарез нужна.

Он прислонил остатки крышки к каменной полке и разломал их несколькими ударами ноги. Дерево было такое же сухое, как эта древняя дама, и превосходно годилось для растопки.

Закрыв мавзолей, Малкольм повесил на место сломанный замок – так, чтобы на первый взгляд все было как раньше. Обернувшись к каноэ, он помигал фонариком, чтобы показать Элис, где находится, и тут увидел тень.

Она имела была похожа на человека. Малкольм видел ее всего мгновение, прежде чем она снова исчезла, но он сразу же понял: никакая это не тень, а Боннвиль собственной персоной. И он ползал у самой лодки. Он самый, больше некому. Малкольма как ледяной водой окатило. Потрясение было страшным, а вслед за ним навалилась беспомощность: ведь теперь Боннвиль мог выскочить откуда угодно.

– Ты видела… – прошептал он и осекся.

– Да, – ответила Аста.

Они кинулись через усеянную могилами поляну. Малкольм дважды упал, разбил коленку; Аста неслась рядом в облике кошки, помогая, подгоняя, зорко глядя по сторонам.

Элис пела детскую песенку. Услыхав, как он пыхтит и спотыкается, она умолкла и позвала:

– Мал?

– Да… это я…

Он поводил по тенту уже совсем ослабевшим лучом фонарика, а потом, насколько хватало батарейки, осветил темные тисы, мокрые ветки, размокшую землю.

Разумеется, никакой тени и никакого Боннвиля.

– Ты нашел хворост? – подала голос Элис из каноэ.

– Да, немного. Но, может, нам и хватит.

Голос у него заметно дрожал, но поделать с этим Малкольм все равно ничего не мог.

– Что случилось? – спросила Элис, приподнимая полог. – Ты что-то видел?

Она сразу перепугалась, сразу поняла, что он мог увидеть, и от Малкольма это не укрылось.

– Нет. Я просто ошибся, – быстро сказал он.

Он снова огляделся по сторонам – это потребовало большой храбрости: тень… Боннвиль мог прятаться во тьме под любым деревом, за любой из четырех колонн у входа в мавзолей, за любым памятником на кладбище. Но где же его гиена-деймон? Нет, наверное, ему все-таки привиделось. Нельзя же вот так взять и уплыть отсюда: это единственная встретившаяся им по дороге земля, и уже темно, а где-то там, по реке, рыщет катер ДСК, и Лире нужны тепло и еда. Малкольм глубоко вдохнул и постарался перестать трястись.

– Я разведу огонь здесь, – сказал он.

Ножом он наколол немного щепы от доски и разложил костерок прямо на траве. Сил ему хватило только на это. К счастью, огонь мгновенно занялся, и вскоре одна из их последних бутылочек чистой воды уже закипала, перелитая в кастрюлю.

Малкольм старался не поднимать глаз от костра. От весело подмигивающего огонька окрестная тьма сделалась еще темнее… Тени кругом заплясали.

Лира рыдала, не умолкая, тихо, горестно, будто кого-то оплакивала. Когда Элис ее раздела, малышка так и осталась бессильно лежать, даже не пытаясь пошевелиться. Аста и Бен попробовали утешить Пантелеймона, но он вырвался и кинулся к крошечному бледному существу, которое только и могло сейчас, что плакать и плакать.

Крышка гроба отлично горела и тепла давала достаточно, чтобы согреть молоко, но не больше.

Как только Элис перепеленала Лиру и села кормить ее, последняя деревяшка вспыхнула языком желтого огня и угасла. Малкольм разбросал угли и забрался в каноэ, радуясь, что может, наконец, это сделать. Рука у него болела, спина тоже, и сердце отчаянно ныло. Одна мысль о том, чтобы снова пуститься в путь по этим безжалостным водам, была нестерпима, даже если там и не было охотящихся на них катеров ДСК. Тело, разум и деймон настоятельно требовали забыться сном, и поскорее.

– Осталось еще что-нибудь от той свечки? – спросила Элис.

– Огарок вроде был.

Малкольм порылся в корзине со всякой всячиной, которую они давным-давно прихватили из аптеки, и действительно нашел свечу длиной со свой большой палец. Он зажег ее, подождал, пока вокруг фитиля натечет лужица воска, вылил его на банку и прилепил свечку сверху.

Оказывается, он все еще мог делать простые, повседневные вещи. И жить, от мгновения до мгновения, и даже получать удовольствие… вот хотя бы от этого теплого желтого света, заполнившего их укрытие. Лира извернулась на руках у Элис и стала смотреть на огонек свечи. Сунув палец в ротик, она торжественно и молча уставилась на него.

– Что ты там видел? – прошептала Элис.

– Ничего.

– Это он, да?

– Я точно… Нет. Мне просто на секунду показалось.

– Тогда что это было?