Прекрасная дикарка

Течение в этот день было очень сильное, так что он решил не выводить лодку на воду, чтобы попробовать, как скользит заново выкрашенная лодка, но кончики пальцев, которыми он пробежал по борту, сказали ему достаточно – это подарок так подарок!

Никаких других сюрпризов Малкольм не обнаружил, так что он просто набросил на лодку старый брезент и хорошенько закрепил его колышками.

– Может снова дождь пойти, – объяснил он Асте.

Впрочем, на небе не было ни облачка. Холодное солнце светило весь день, а на закате небо окрасилось алым, предвещая и назавтра ясную погоду. Иза чистого неба Вечер выдался холоднющий, и в «Форели» впервые за много недель народу было мало. Мама решила не жарить баранью ногу и не печь сразу несколько пирогов, потому что их все равно не съедят. Тем, кто успеет к ужину, вполне хватит ветчины и яиц да жареной картошки, а тем, кто нет – хлеба с маслом.

Посетителей было раз-два и обчелся, но помощник бармена Фрэнк все равно заступил на вахту – вдруг кто-нибудь еще подвалит, так что Малкольм с мамой и папой спокойно уселись на кухне ужинать.

– Можем и эту холодную картошку доесть. Будешь еще, Редж?

– А как же! Только пожарь ее.

– Малкольм?

– Я тоже буду.

Картошка отправилась на сковороду, и тут же принялась скворчать и плеваться жиром, так, что у Малкольма слюнки потекли. Он сидел за столом рядом с родителями, ни о чем не думал, наслаждаясь теплом и запахом еды, и был совершенно счастлив.

Вдруг он понял, что мама о чем-то у него спрашивает.

– Чего?

– Еще раз, да повежливее.

– Ой. Прости, что?

– Так-то лучше.

– Мальчик витает в облаках, – заметил отец.

– Я спросила, о чем это вы с Элис сегодня разговаривали?

– Он разговаривал с Элис? – удивился мистер Полстед. – Я думал, у них пакт о неразговорчивости.

– Да так, ни о чем особенном, – пожал плечами Малкольм.

– Целых пять минут с ней на крыльце болтал, когда она уходила. Так-таки и ни о чем?

– Ну… не совсем, – признался Малкольм, смутившись.

Ему не хотелось ничего скрывать от родителей, но они обычно его ни о чем и не спрашивали больше одного раза и вполне довольствовались уклончивыми ответами. А тут выдался свободный вечер, и тема его разговоров с Элис вдруг стала им интересна.

– Ты болтал с ней, когда я вернулась на кухню, – заметила мама. – Да я глазам своим не поверила. Она что, подружиться с тобой решила?

– Вовсе нет, – нехотя ответил Малкольм. – Она просто спрашивала про человека с трехногим деймоном.

– С чего это вдруг? – поинтересовался папа. – Не было ее тут той ночью. Откуда она узнала, что он приходил?

– Она и не знала, пока я ей не сказал. А она о нем заговорила, потому что он ее о монахинях расспрашивал.

– Да ну? И когда же? – спросила мама, раскладывая картошку по тарелкам.

– В Иерихоне на следующий вечер. Расспрашивал про монастырь и ребенка.

– И чем это они там занимались?

– Не знаю.

– Она там одна была?

Малкольм снова пожал плечами. Он только что отправил в рот полную вилку горячей картошки и говорить не мог. Зато мог видеть и заметил полный тревоги взгляд, которым обменялись родители.

Проглотив картошку, он сказал:

– А что такое с тем человеком? Почему от него все в баре отсаживаются? И что с того, что он с Элис поговорил? Она сказала, он приятный.

– Штука в том, Малкольм, – осторожно сказал папа, – что, по слухам, он человек жестокий. И может… нападать на женщин. Людям он не нравится. Ты сам был в баре тем вечером. Его деймон странно действует на людей.

– Ну, он-то с этим ничего поделать не может, – возразил Малкольм. – Ты же не можешь повлиять на то, какой облик принимает твой деймон. Или как?

– Ты удивишься, – раздался с пола густой и медленный, угрюмый голос.

Мамин деймон-барсук говорил редко, но если это случалось, Малкольм всегда слушал, навострив уши.

– Хочешь сказать, что вы можете выбирать? – изумленно спросил он.

– Ты ведь не сказал «не можешь выбрать». Ты сказал, «поделать ничего не можешь». Поделать-то ты можешь, да только не знаешь, что делаешь.

– Но как… что ты хо…

– Ешь свой ужин и узнаешь, – перебил его барсук и потрусил в свое гнездо в углу.

– Гм-м, – хмыкнул Малкольм.

Больше они о Жераре Боннвиле не заговаривали. Мама сказала, что волнуется за свою мать – та приболела, так что не худо бы завтра наведаться к ней в Улверкот, и посмотреть, как там дела.

– А у нее достаточно мешков с песком? – спросил Малкольм.

– Они ей больше не понадобятся, – ответила мама.

– А вот мистер Корам сказал, что люди думают, будто дожди прекратились, но на самом деле они вернутся, и будет большой потоп.

– Что, правда?

– Он велел вас предупредить.

– Ты его видела, Бренда? – спросил папа.

– Цыгана? Да, мельком. Очень тихий и вежливый.

– Они знают реку.

– Так что бабуле и правда могут понадобиться еще мешки с песком, – сказал Малкольм. – Если да, я помогу.

– Учтем, – сказала мама. – А сестрам в монастыре ты сказал?

– Им всем надо будет перебраться на этот берег и переждать у нас. И Лиру с собой взять.

– Кто такая Лира? – заинтересовался его отец.

– Да ребенок же! Малышка, за которой они присматривают для лорда Азриэла.