– Да. Мне это один цыган сказал. А уж цыгане-то реки знают, они всю воду в Англии знают. Я просто хотел сказать сестре Бенедикте, чтобы она тут все безопасно устроила, и особенно позаботилась о Лире. У вас на этом берегу земля низкая. Я сказал папе, и он велел вам передать, что вы, если что, можете перебраться к нам, в «Форель»… Только там, наверное, место для вас недостаточно святое.
Сестра Фенелла рассмеялась и всплеснула старыми, покрасневшими руками.
– Я уже много кому сказал, – продолжал Малкольм, – да только никто мне не верит. Хорошо бы вам тут у себя завести несколько лодок. Если бы вы могли плавать, вам и потоп бы был нипочем, а так…
– …нас всех просто смоет. Но я бы на твоем месте не беспокоилась, юный Малкольм. Был у нас большой паводок – вот не далее как лет пятьдесят назад, я еще послушницей была, – так весь сад тогда под водой стоял, а вода все прибывала и прибывала, пока не затопила первый этаж дюйма на три, а то и четыре. Я думала, что это чудесное приключение, но монахини постарше расстроились и испугались, так что я помалкивала. Конечно, у меня тогда столько забот не было, да и вода быстро спала… В общем, не стоит слишком уж волноваться: все, что с нами случается, обычно случалось и раньше, а мы милостью Божьей все еще тут.
– У меня есть еще кое-что для сестры Бенедикты… – сказал Малкольм. – Но, наверное, это до завтра подождет. А мистер Тапхаус сегодня тут?
– Я его не видела. Но слышала, что он вроде приболел.
– Ох. Мне ему тоже надо кое-что сказать. Может, пойти проведать его? Да только я не знаю, где он живет.
– Я тоже.
– Ну, значит, придется все-таки добраться до сестры Бенедикты. Когда у них там служба закончится?
Оказалось, что длинная служба завершалась минут через двадцать, а потом сестрам полагался час на отдых, занятия гимнастикой, работу в саду или вышивание, и лишь затем начиналась трапеза. Малкольм решил с пользой потратить это время и поучить Лиру говорить.
– Ну, Лира, слушай. Я – Малкольм. Это совсем просто. Давай, попробуй.
Малышка с серьезным видом уставилась на него. Пантелеймон превратился в крота и зарылся в одеяла. Аста расхохоталась.
– Хватит смеяться! – возмутился мальчик. – Давай, Лира.
Девочка нахмурила лобик и пустила слюни.
– Рано или поздно, у тебя получится, – пообещал Малкольм, промокая ей лицо полотенцем для чайных чашек. – Давай попробуем еще.
Лира опасливо посмотрела на него и ничего не сказала.
– Все равно она для своих лет очень развита, – сказал Малкольм. – Ее деймон превратился в крота, это очень умно! Откуда они вообще про кротов знают?
– Этого тебе никто не скажет, – отозвалась старая монахиня. – Один Господь Всемогущий знает ответ, но это и не удивительно, раз уж он сам все это и сотворил.
– А я помню, как был кротом, – вставил вдруг Герейнт, ее старый деймон, который обычно молчал и только наблюдал за происходящим, чуть склонив набок голову. – Когда я пугался, всегда превращался в крота.
– Но откуда ты узнал о кротах? – спросил Малкольм.
– Ты просто чувствуешь себя как-то
– Гм-м, – сказал Малкольм. – Ой, смотрите, он опять вылез.
Из одеял показалась головка Пана – уже не кротовая, а кроличья. Он держался как можно ближе к Лире, потому что так чувствовал себя в безопасности, но было видно, что ему очень любопытно.
– А знаешь что, Лира? – сказал Малкольм. – Ты можешь научить Пана говорить «Мал-кольм».
Малышка и ее деймон что-то неразборчиво и настороженно залопотали. Тогда Аста превратилась в обезьянку и встала на руки, и она оба снова засмеялись.
– Что ж, хоть ты и не умеешь разговаривать, зато умеешь смеяться, – заметил Малкольм. – Ничего, скоро и говорить научишься. А вот сестра Фенелла – это ты можешь сказать? А?
Девочка повернулась к старой монахине и широко улыбнулась, а ее деймон превратился в белку, совсем как Герейнт, и весело зацокал.
– Какая же она умная! – восхитился Малкольм.
Тут из коридора донеслись голоса, и дверь в кухню отворилась, пропуская сестру Бенедикту.
– А, Малкольм! Я как раз хотела поговорить с тобой. Хорошо, что ты здесь. У нас все в порядке, сестра?
Она на самом деле имела в виду, все ли в порядке с Лирой, но ответа слушать почти не стала. Другая монахиня, сестра Катарина, пришла присмотреть за младенцем, пока сестра Фенелла пойдет в часовню помолиться, – так, по крайней мере, решил Малкольм. Сестра Катарина была юная и хорошенькая, с большими темными глазами, но какая-то ужасно нервная, и Лира в ее присутствии тоже становилась нервной. Совершенно довольной она была только в обществе сестры Фенеллы.
– Пойдем, Малкольм, – сказала сестра Бенедикта. – Нам надо переговорить.
Кажется, он все-таки ни во что не влип – тогда ее голос звучал бы по-другому.
– Я вам тоже хотел кое-что сказать, сестра, – начал Малкольм, когда за ними закрылась дверь ее кабинета.
– Погоди минутку. Помнишь того человека, о котором ты мне рассказывал? С трехногой гиеной?