Прекрасная дикарка

Миссис Колтер сгребла своего деймона в охапку и поднялась, что-то нашептывая ему, а потом протянула руку доктору Релф.

– Так мило, что вы согласились принять меня без предварительной договоренности, – сказала она и повернулась к Малкольму.

– До свиданья, Малкольм.

Руки ему она не подала.

Доктор Релф проводила ее до двери, помогла надеть меховое манто и помахала на прощание. В окно Малкольм видел, как шофер при ее появлении вытянулся по струнке и засуетился вокруг автомобиля.

– И зачем, позволь спросить, ты это сказал? – спросила доктор Релф, когда великолепное авто отъехало.

– Я не хотел ей говорить, где живу.

– Но человек с гиеной! Ради бога, о чем ты только…

– Я хотел посмотреть, что будет.

– Малкольм, это было очень опрометчиво.

– Да. Но я ей не доверяю. Я хотел ее встряхнуть и подумал, что это наверняка сработает.

– И это сработало. Но давай-ка разберемся. Тот человек действительно что-то говорил о миссис Колтер? Он сказал, что дружит с ней?

Малкольм честно повторил все, что Элис сказала ему о Боннвиле.

– Я просто подумал, – сказал он, – если у нее какие-то дурные намерения в отношении Лиры, ее это слегка припугнет.

– Если кого припугнуло, так это меня, – возразила доктор Релф. – Мне срочно нужна чашка чаю. Идем на кухню.

– Зачем она вообще приходила? – поинтересовался Малкольм, усевшись на табуретку.

– Расспросить о Лире, – призналась доктор Релф.

– Ого! И что вы ей сказали?

– Странный вышел разговор. Она почему-то решила, что я как-то связана с ребенком. Это и правда так, но только косвенно, через тебя. Очень похоже… – Она замолчала, будто пораженная внезапной мыслью; чайник завис в воздухе, – …как будто она узнала об этом с помощью алетиометра. Да! Именно такое частичное знание получаешь, если торопишься или не слишком хорошо умеешь обращаться с инструментом. Ей было очень интересно, где находится ребенок, и что-то подсказало ей, что я могу это знать.

– Но вы же не…

– Конечно, нет. Конечно, нет! Она начала расспрашивать про оксфордскую группу по изучению алетиометра и… о всяком другом. Но очень вежливо, по-светски, словно это все не важно. Потом перешла к ребенку, которого держат где-то в Оксфорде или под Оксфордом – и снова так, будто ей это любопытно, но не более того. Хотя для нее это было еще как важно: Джеспер следил за ее деймоном. Тот так схватился за спинку ее кресла, что у него пальцы побелели.

Погрузившись в раздумья, она поставила чайник на плиту и взяла жестянку с чаем. Малкольм молча наблюдал за ней.

Доктор Релф тоже молчала, пока они не уселись с чаем у камина.

– Малкольм, – сказала она, наконец, глубоко вздохнув. – Я хочу рискнуть и сказать тебе кое-что, чего говорить не должна. Ты сможешь сохранить все в тайне? Понимаешь, насколько это важно?

– Да, вполне.

– Еще бы ты не понимал. Я ужасно боюсь подвергнуть тебя опасности и не понимаю, что для тебя опаснее: знать или не знать.

– Наверное, опаснее не знать.

– Вот и я так думаю. Дело в том, что я покинула группу по изучению алетиометра.

– Почему?

– Мне дали шанс заняться кое-чем другим. Поработать с другим алетиометром, самостоятельно.

– Я думал, их не так-то много.

– Один внезапно освободился.

– Вот это удача!

– Не знаю. Возможно. Думаю, именно это в том числе и пыталась выяснить миссис Колтер: есть ли у меня алетиометр.

– Значит, она шпион?

– Думаю, да. Той, другой стороны.

– Но вы же ей не сказали? Скрыли, что работаете с ним?

– Надеюсь, мне это удалось. Этот ее деймон… по его лицу ничего нельзя прочесть.

– Вообще-то он был потрясен, когда я сказал про Жерара Боннвиля.

– Да. И она тоже. Не уверена, что тебе стоило это делать.

– Тогда бы мы ничего не узнали.

– Чего не узнали бы?

– Что она его знает. Помните, я говорил про сломанный ставень в монастыре, и что там был человек, который бил своего деймона?

– Да.

– Ставень не был сломан. Сестра Бенедикта сказала, кто-то забыл его закрыть.

– А вот это уже интересно. Уж не оставил ли его кто-то открытым намеренно?

– Об этом я как раз и думал, – сказал Малкольм. – Только вот не знаю, кто бы на такое пошел.

Доктор Релф поставила чашку на каминную решетку.

– Малкольм, ты же никому не скажешь про алетиометр?

– Никому! – Он даже удивился, что она спрашивает.

– Я и не думала, что скажешь. Но это очень серьезно.

– Конечно же, я никому не скажу.

Доктор Релф подошла к окну. Малкольм съел печенье и спросил:

– Доктор Релф, а могу я вас спросить: что вы делаете с алетиометром? То же, что делали в группе?

– Нет, не то же самое. Те, кто мне его дал, хотят в том числе узнать о Лире.

– А что они хотят о ней узнать?

– Она очень важна, но они не понимают, почему… А еще они хотят выяснить кое-что о Пыли.

Она так и стояла спиной к нему. Малкольм чувствовал, что ей не очень-то хочется отвечать на его вопросы, но еще один, последний, он просто обязан был задать.

– «Они» – это «Оукли-стрит2?

Доктор Релф обернулась. Небо за окном потемнело, и выражение ее лица он разглядеть не смог. Комнату теперь освещали только угли в камине.

– Да, – коротко сказала она. – Но об этом никому нельзя говорить, помнишь?

– Помню. Ладно, я больше не буду задавать вопросов.