Прекрасная Франция

Самый бретонский город – безусловно, Нант, имеющий к Бретани косвенное отношение. Сюда и сегодня можно приезжать, чтобы увидеть Францию, где что-нибудь да не так. Вроде это исторически не Бретань, но как раз тут был эпицентр бретонского нацизма. В местной крепости на экспозиции висят афиши погромных разгуляев в начале сороковых. Тут был один из главных колониальных портов Европы, но от портовой жизни мало что осталось. Ни тебе гудков лайнеров, отплывающих в дальний рейс, ни моряков, гуляющих по улицам, ни рынка, на котором продают много всякой всячины со всего мира. Сухопутный расчет одолел портовую романтику. Был тут остров в самом центре, плотно застроенный еще в старину частными и ведомственными домами. Лет сто назад русло реки, омывавшей его, засыпали и проложили улицу, на которой всегда много машин /ил. 63/. На бывшем мысу острова, в палисаднике, место сбора темных личностей – бездельников всех мастей: сидящих на пособии, бомжей с приветливыми грязненькими псами и дам с перекошенными улыбками. Андре Бретон и его товарищи обожали этот сухопутный остров – настоящую находку для Бюро сюрреалистских исследований. Горожане, впрочем, достопримечательностью его не считают. Вот если бы Луару засыпали, как Муссолини каналы Сфорца в Милане, – тогда совсем другое дело.

| 63 | Русло реки засыпали и на его месте разбили широкий бульвар

Грехи былой портовой жизни искупает мемориал жертвам колониализма – площадка на набережной, исписанная названиями колониальных портов /ил. 64/. Под ней бетонный погреб в стиле мрачных коридоров и ангаров «Еврейского музея» Либескинда в Берлине. Тут сделана выставка об истории работорговли. Когда-то огромные деньги Нант зарабатывал на продаже людей. Так что фантазии Жюля Верна, выросшего в Нанте, в самом деле очень сильно оторваны от реальности. В захватывающие путешествия из нантского порта отплывали корабли с оптовыми поставками аборигенов. Жюль Верн, впрочем, прямого отношения к этим делам не имел. Он служил в Амьене на посту муниципального руководителя культмассовой работы, опекал местный цирк, владел двумя кораблями и директорствовал в Академии. А вот Вольтер и Шатобриан не гнушались зарабатывать на работорговле, в те времена это считалось не слишком зазорным.

| 64 | Мемориал в честь упразднения рабства. Архитектор Дж. Бондер, художник К. Водичко. 2010

Набережная Луары хранит дух несуразицы. Дома на ней стоят старые, накренившиеся в разные стороны. В одном месте они то заваливаются назад, то вот-вот начнут падать на тротуар /ил. 65/. Со стороны кажется, что они возятся, толкают друг друга, отвоевывая себе немного места в тесноте. Убегая от Луары в центр города, улица начинается с двух старых домов: один завалился вправо и назад, вытянув окна в трапеции, упавшие набок. Другой будет падать в противоположном направлении. Крыша у него набекрень, угол улетает такой дугой, что при взгляде на эту танцующую архитектуру на душе становится торжественно и чудно. Один портье с распростертыми объятиями приглашает войти, откинув голову назад. Его двойник делает книксен, но запутывается в ногах и теперь галантно раскачивает передними конечностями, как разбуженный скелет из школьного кабинета биологии. Он виновато улыбается, сверкает солнечно фикса.

| 65 |…дома то заваливаются назад, то вот-вот начнут падать на тротуар…

За спинами у веселых дурней как будто мир степенных построек, которые не дурачатся и не задирают друг друга, как дети, а стоят спокойно, солидно. Дома выстраиваются строгим рядом, все примерно одной высоты, линии этажей от здания к зданию идут с едва заметным сбоем. Никакой чехарды и свистопляски. Круглую площадь собирает воедино неоклассический фасад театра, слева – знаменитая церковь-ротонда, ближе к окраине – ангары, где держали и казнили заключенных во время революции 1789 года. Улица убегает вдаль, сжимаясь в точку. В стороне остаются готический собор, пустынная, вытянутая длинным прямоугольником площадь, на которой теряются два неказистых памятника, выстриженная по всей строгости топиария аллея между двумя торжественными неоклассическими фасадами. Город этот в самом деле странен. Для многих он был городом расставаний. Отсюда Набоков увозил семью в Америку, убегая из оккупированной нацистами Франции.

Гавр – Дьепп

Север Франции тому, кто вырос на Балтике и любит местную, неспешную, подробную и внимательную к мелочам жизнь, близок во многом. Как в Питере, летом здесь обычно не слишком жарко, а зимой промозгло и ветрено, но очень холодно бывает редко. В этой части Европы так же ценят размеренность жизни и флегматичность. Иногда мне начинает казаться, что сдержанность и внутренняя собранность местных жителей – своего рода климатическое явление. Крепкий алкоголь опять-таки сближает – в этих краях любят кальвадос.