Прекрасная Габриэль

— Я предпочитаю вечер, Грациенна.

— Герцогиня тоже предпочтет. После ужина она скажется нездоровой и уйдет; она будет совершенно свободна.

— Но как я войду в замок?

— Это мое дело. Будьте через час после наступления ночи у витой лестницы на Овальном дворе. Будут ужинать, и никто не может вас заметить в эту минуту. Я отведу вас на место, которое назначит герцогиня.

— Хорошо, — сказал Эсперанс. — Ночь наступает в шесть часов, я буду в семь у витой лестницы.

— Я ухожу с радостью; мне гораздо веселее, нежели было, когда я пришла.

— Ты ничего не говоришь мне о герцогине, — грустно сказал Эсперанс. — Она по-прежнему прекрасна, не правда ли?

Грациенна покачала головой.

— Если б вы видели, как она писала это письмо, — отвечала она, — вы не так медлили бы дать мне ответ.

— О! не думай, чтобы я колебался, — сказал Эсперанс, тронутый до глубины сердца. — Неужели ты не понимаешь всех моих опасений? Дитя, знай, что ее жизнь зависит от неосторожности, которую я позволил бы ей сделать.

— Знаю, и поэтому сердце мое билось так сильно, когда я несла эту записку. Эта записка — доказательство, доказательство смертельное.

— Успокойся, — сказал Эсперанс с волнением, от которого прерывался его голос и дрожала рука, — от этого доказательства не умрет никто.

Он зажег свечу и, страстно поцеловав письмо на всех местах, до которых могла дотронуться рука Габриэль, сжег бумагу и растер пепел между пальцами.

— Ты расскажешь ей все, что видела, Грациенна, и повторишь все, что я сказал. Я люблю Габриэль до самой смерти; запомни это хорошенько, Грациенна.

— Да, я запомню это, я это думаю почти так же нежно, как говорите вы.

— И что бы я ни сделал, Габриэль должна сказать себе: «Он это сделал из любви ко мне».

— Но что вы сделаете? — вскричала молодая девушка, испуганная тоном, которым были произнесены эти слова.

— Я скажу это завтра вечером герцогине, — поспешил прибавить Эсперанс, стыдясь, что увлекся счастьем послать такое важное прощание той, которую он не хотел больше видеть.

Грациенна, успокоенная этим ответом, улыбнулась и пошла к лестнице. Точно будто Эсперанс не мог решиться отпустить ее.

— Тебе трудно будет воротиться в Фонтенебло, — сказал Эсперанс, — холодно, носилки идут медленно. Я бьюсь об заклад, что на переезд понадобится семь часов.

— Я буду спать дорогой; я так рада, что привезу завтра утром ответ, который обрадует мою госпожу.

Она ушла. Эсперанс удержал ее и побежал к шкатулке.

— Что вы ищете? — спросила она.

— Сегодня в первый раз ты принесла мне от нее письмо, — прошептал молодой человек, — я имею право заплатить тебе за это.

Он вложил ей в руку изумрудное ожерелье, богатство которого вырвало крик восторга у Грациенны.

— Я никогда не осмелюсь это носить! — вскричала она.

— Эти-то изумруды? Это мой цвет, — сказал он, улыбаясь, — меня зовут Эсперанс; помни обо мне.

Говоря таким образом, он поцеловал ее; этот поцелуй, этот подарок имели, несмотря на усилия Эсперанса, торжественность, которая возбудила в Грациенне недоверчивость еще больше прежнего, и она хотела просить у него объяснений, когда три удара раздались в дверь.

— Это меня зовет управляющий, — сказал Эсперанс, — должно быть, случилось кое-что важное.

Грациенна спряталась за занавес. Эсперанс отворил дверь, спрашивая что случилось.

— С вами хочет говорить какая-то женщина, — шепнул управляющий.

— Как ее имя?

— Она не хочет сказать.

— У меня нет дела ни с какой женщиной, откажите ей.

— Она настаивает, и это иностранка, она и выражается и понимает плохо. Я мог только понять, что она называет вас Сперанца.

Молодой человек вздрогнул.

— Женщина низенькая, смуглая, живая? — спросил он.

— Да, очень живая.

— Откажите, откажите скорее! — сказал Эсперанс, выталкивая его из комнаты.

Но тот остановился на лестнице. Женщина, которой он хотел отказать, загораживала ему дорогу. Она не послушала двух лакеев и решительно шла к Эсперансу, несмотря на отказы и усилия трех человек.

— Сударыня, — сказал наконец взбешенный управляющий, — вы слышали приказания монсеньора?

— Скажите ему, что дело идет о его жизни, — сказала иностранка, продолжая идти вперед.

Возвысив голос, так чтобы ее слышал Эсперанс — она знала, что он стоит за дверью — она прибавила по-тоскански:

— И о жизни еще более драгоценной для вас, Сперанца!

Эти слова, произнесенные мрачным тоном, не допускали сопротивления. Эсперанс поручил Грациенну управляющему, с приказанием вывести ее по потайной лестнице. И чтобы ускорить уход Грациенны, которая колебалась, не понимая, он шепнул:

— Ступай, или ты погибла.

Потом, заперев дверь, он бросился навстречу к женщине, которая поднималась на последнюю ступень лестницы.

— Какая странная смелость! — сказал он по-итальянски. — Вы, верно, помешались, Элеонора, осмелившись явиться ко мне?

— Сперанца, — перебила итальянка, — неужели вы были так неосторожны, что отвечали герцогине письменно?

Сердце Эсперанса замерло при этом ужасном вопросе.

— Если вы написали, — быстро прибавила Элеонора, — возьмите назад письмо, еще есть время.

— Я не знаю, что вы хотите сказать, — пролепетал Эсперанс, очень бледный.