Прекрасная Габриэль

Или от отблеска огня, или от скрытого волнения, на лице флорентийца мелькнул синеватый отблеск.

— Это для меня большая честь, государь, и я употреблю все силы, — сказал он, — однако я признаюсь, что не приготовился в эту минуту.

— Ба! Если кушанья будут нехороши, тебя извинят, так как теперь пост. Однако у нас за обедом будет сегодня скоромное последний раз на этой неделе. У меня есть разрешение папы на один обед, и мой охотничий аппетит выбрал именно обед нынешний, Впускай ко мне, ла Варенн!

Ла Варенн повиновался. Несколько вельмож ждали в соседней комнате и были впущены к королю. Тут был и граф Овернский, который представил королю графа д’Антрага, своего отчима. Антраги наконец получили приглашение в Фонтенебло. Король прекрасно принял графа д’Антрага, несмотря на лукавую улыбку, которая не сходила с его губ во время представления.

— Но я не вижу дам, — сказал Генрих, ища глазами вокруг себя.

— Государь, — поспешил сказать граф Овернский, — у дам, когда возвращались с охоты, опрокинулась карета; они желают получить позволение вашего величества отдохнуть несколько часов.

— Они не будут ужинать? — вскричал Генрих.

— Я боюсь, что их желудок пострадал от падения, — отвечал, смеясь, молодой человек.

— Неприятно! — сказал король с досадой, — дороги в этом лесу очень дурны; будем надеяться, что у меня скоро достанет денег, чтобы сделать мои леса удобными для дам, как сады. Ну, я извиняю дам, выпьем за их здоровье.

Видя, что многие присутствующие смотрели на него, стараясь проникнуть в его мысли, он прибавил:

— К счастью, присутствие герцогини вознаградит нас.

Только он кончил, приметив облако, которое эти слова вызвали на лицо графа д’Антрага, когда Беринген, первый камердинер короля, вошел и сказал что-то тихо его величеству, черты которого тотчас приняли выражение сильной досады.

— Вот что называется несчастьем! — вскричал Генрих. — В ту минуту, когда я говорю о герцогине, она прислала мне сказать, что охота утомила ее, что она нездорова и не может быть за ужином. Но ее желания все равно, что приказания. Ступайте, Беринген, сообщите ей мои сожаления и скажите, что после ужина я приду узнать о ее здоровье.

Все поспешно приблизились к Берингену, чтобы просить его передать герцогине почтительный поклон. В это время король прохаживался перед камином и думал:

«Вот начинается мучение; Анриэтта не хочет ужинать с Габриэль, а Габриэль не хочет сесть за один стол с Анриэттой. Анриэтта неправа; я прямо выскажу ей мои мысли; она слишком рано начинает быть требовательной. Габриэль права. Бедный милый друг! Я ее успокою, но как устроить все это?»

Метрдотель явился со своими помощниками.

— Пойдемте ужинать, господа! — сказал король тем поспешнее, что ему нужно было заглушить вздох.

Все присутствующие пошли за ним, перешептываясь, а самые хитрые анализировали причины отсутствия этих двух дам. Между тем как все собрание шло по галерее за пажами, которые несли свечи, дежурный гвардеец, сидевший на скамейке, опустив голову на обе руки, поддерживавшие ружье, оставался глух и неподвижен, как статуя. Шум шагов и голосов не заставил его опомниться.

— Вот этот-то спит! — закричал король весело. — А! Здравствуй, храбрый Крильон, это один из твоих гвардейцев?

— Кажется, что так, — отвечал кавалер, приготовляясь разбудить ударом кулака этого соню, который так дерзко нарушал свою обязанность, но король остановил его. Он позвал пажа, который держал подсвечник с шестью свечами, и яркий свет бросился в лицо гвардейцу. Он приподнялся, показав изумленное, бледное и отчаянное лицо Понти, который, поняв всю свою ошибку, выпрямился как на пружине.

— Я знаю это лицо, — сказал король, смеясь. Все засмеялись; бедный Понти от этих насмешек потупил голову с выражением мрачного отчаяния.

— Это бедный Понти, я его не узнал, так он похудел, надо его извинить, — прошептал Крильон.

— Да, да, — отвечал король, — продолжай дремать, мы стоим не перед неприятелем.

— Хорошо, если бы так! — пробормотал Понти с мрачными решительным видом, который поразил короля и показал ему, сколько еще было свирепой энергии под этим оцепенением.

Как только все прошли, Понти опустил руку и ружье, галерея сделалась темна и гвардеец сел на свое место на скамейке, не взглянув ни разу на великолепный пир, приятный запах которого доносился до галереи.

Король занял место, гости последовали его примеру; но Генрих, развернув свою салфетку, нашел под нею записку.

— О! о! — сказал он, нахмурив брови. — Редко записка, доставленная таким образом, сообщает что-нибудь счастливое государю. Неужели есть заговор против моего аппетита? Все-таки подавайте.

«Нет подписи, тем хуже», — подумал Генрих.

Он начал читать. Легкая дрожь пробежала по его членам и неприметно расстроила черты; но видя, что за ним наблюдают, он кончил чтение.