— Вы слышите? — вскричал кавалер, подходя к Эсперансу. — Он говорит, что вы спасены, мой юный товарищ.
— Если будет угодно Богу, — прошептал Эсперанс, от проницательности которого не укрылась двусмысленность этого ответа.
— Я был в этом уверен, — продолжал Крильон. — Я знаю толк в ранах, видал их и имел на своем теле в великом множестве. Теперь моя старая кожа не выдержала бы, но в ваши лета человек бессмертен.
Это красноречивое преувеличение не успокоило Эсперанса, но чувство, внушившее его, было так дружелюбно, что заслуживало награды — Эсперанс протянул руку, чтобы сжать руку Крильона.
— Теперь, когда я спокоен насчет вашего положения, — сказал Крильон, садясь возле кровати, — совершенно спокоен, — он сделал ударение на этих словах, — я сообщу вам, что король ждет меня в Сен-Жермене, верно, по какому-нибудь делу. Я оставлю вам Понти на… на столько времени, сколько вам понадобится, чтобы выздороветь окончательно. Понти научится ремеслу сиделки. Я считаю его добрым малым, хотя я не прощаю ему, что он опоздал, я этого никогда ему не прощу.
— Я так скакал, полковник! — вскричал Понти.
— Кориолан — такая лошадь, что вы должны были опередить месье Эсперанса четвертью часа, а вы поехали через полчаса после него. Кориолан!.. Видно, что у дофинцев нет лошадей! Кто учил вас ездить верхом? Какой-нибудь мужик. Когда едешь на такой лошади, как Кориолан, можешь приехать, куда хочешь и когда хочешь. Но оставим это, зло уже сделано. Я говорю, что вы останетесь здесь с месье Эсперансом, которому я вас отдаю, слышите ли вы? Месье Эсперанс — очень знатный барин, с которым я прошу вас обращаться почтительно и с большим вниманием.
— Полковник, — пролепетал Понти со слезами на глазах, — вы меня наказываете, хотя я невиновен, вы меня обижаете…
— Так ли это?
— Вы видите, что я нежно люблю месье Эсперанса, следовательно, к чему же предписывать мне уважение, это чувство не так сильно, как моя дружба.
— Ответ довольно хороший, — сказал Крильон, обернувшись к Эсперансу. — Мальчик, кажется, добрый. Только чтобы эта дружба была под дисциплиной! Я полагаю, вы и ко мне имеете дружбу, Понти?
— Конечно, полковник.
— Это, однако, не помешает вам слепо повиноваться мне?
— Напротив.
— Вот мы теперь понимаем друг друга. Вы будете служить месье Эсперансу так, как служили бы мне.
Понти почтительно поклонился.
— Какой же будет приказ? — спросил он с комической серьезностью, разгладившей лоб Эсперанса и заставившей улыбнуться Крильона.
— Постоянное пребывание в этой комнате. Безукоризненное поведение в монастыре. Повиновение приказаниям приора, который, как говорят, человек с большим умом и добрым сердцем.
Понти снова поклонился.
— Это все?
— А!.. По одной бутылке вина в день!
Гвардеец покраснел.
— Наконец, — продолжал Крильон, подходя к Понти, — ни слова о короле, о военных или религиозных делах. Мы находимся на нейтральной территории, и неприлично раненому, перевязанному своим врагом, мучить своего хозяина.
— А мы разве у врагов? — слабым голосом спросил Эсперанс.
— Это никогда неизвестно, если находишься у католических монахов, — сказал Крильон. — Только не надо забывать глядеть на фасад дома. Там виден крест, не правда ли?
— Да, — отвечал Понти.
— Это значит, что мы находимся в доме Господнем. Мир и доброжелательство — вот вам приказ.
Крильон взял прекрасную руку Эсперанса, нежно пожал ее и сказал твердым голосом:
— Теперь я стану думать, как отмстить за вас, преступление стоит того.
— Отмстить за меня…
— Как вы удивляетесь! Девушка, что ли, вы? А как же! Разбойник поджидает вас у стены, ранит вас ножом… убивает, потому что вы бы умерли, если бы вас не унесли, и вы не хотите, чтобы я называл это преступлением?
— Я думаю, что это дело касается меня, и когда я выздоровею…
— Вы сведете меня с ума! Но я не хочу говорить так громко. Дело касается вас! Это что значит?
— Что я заплачу ударом шпаги за удар ножа.
— Если бы я это знал, я, пожалуй, оставил бы вас валяться, как паршивую лошадь. Это что за понятия? Шпагу вместо ножа? Вам драться с убийцей? Я вам это запрещаю!
— Надо рассмотреть все обстоятельства. Этот ла Раме, может быть, был вызван…
— Вызван молодым человеком, который ехал глазеть на балкон? Вызван! Но зачем же тогда прятаться за стеной?
— Я повторяю, что подробности, может быть, были не таковы.
Крильон с живостью обернулся к Понти.
— Ты, стало быть, мне солгал?
— Я этого не говорю, — прибавил Эсперанс.
— Да, да! Подробности верны, — вскричал Понти с ожесточением, — это убийство! Со всякими страшными обстоятельствами, от которых волосы станут дыбом на голове христианина.
Побежденный Эсперанс молчал.
— Ты согласен со мной. Это хорошо. Я поеду в Сен-Жермен. Я расскажу королю обо всем. Король любит истории. Это его заинтересует. Я постараюсь рассказать ее подробно.
— По крайней мере окажите мне одну милость, — сказал Эсперанс умоляющим голосом.
— Я знаю, что вы хотите сказать. Вы будете просить пощады этим негодяйкам.
— Не называйте имен!
— Злодейкам, которые есть первая причина всего зла, которые, может быть, сами не чужды этому преступлению!