Это был молодой человек лет двадцати пяти, в черном, с серьезным, спокойным, грустным лицом. Он сел напротив, не сказав ни слова, и поставил в проходе рядом с собой маленький черный чемоданчик. Автобус продвинулся вперед на метр и снова замер неподвижно. Неподалеку (на улице Нежной Фиалки) был рынок, и запах капусты и апельсинов проникал в автобус сквозь открытое заднее окно. Дети прыгали вокруг продавца жареных каштанов, протягивали монетки и, получив взамен желанный кулек, дули на его обжигающее содержимое; их дыхание голубоватым облачком сгущалось в морозном воздухе (извините нас, пожалуйста, и выкиньте из головы предыдущую фразу: эта зимняя картинка попала сюда по ошибке. —
В эту минуту сработал закон отражений, и Гортензия заметила, что молодой человек тоже ее разглядывает. Он разглядывал ее прямо, откровенно и, судя по накопленной информации (что выразилось в его взгляде), уже довольно долго. А она даже не отдавала себе в этом отчета — настолько она была поглощена разглядыванием его отражения в окне автобуса, который между тем приближался к остановке «Библиотека». И вот он нарушил молчание и сказал:
— У вас красивые глаза, мадемуазель, особенно правый.
Это соответствовало действительности.
Гортензия быстро поднялась и вышла. Автобус и молодой человек покатили дальше.
Гортензия направилась к читальному залу Библиотеки, куда мы, разумеется, последуем за нею, но с некоторой задержкой. На это есть две причины.
Во-первых, еще рано: читальный зал откроется только в десять утра. Это веская причина.
Вторая причина имеет более романтический, можно даже сказать, структурный характер. Следующая, десятая глава называется «Библиотека». А название настоящей, пока что не законченной главы — «Молодой человек из автобуса „Т“». Таким образом, мы находимся на своего рода нейтральной полосе, и даже если бы время позволяло (то есть если бы вдруг наступило десять часов), просто не имеем права проникнуть в Библиотеку. Все, что нам позволено сделать до конца главы, — это вместе с Гортензией занять очередь читателей, дожидающихся открытия зала.
Было только без четверти десять, но очередь собралась порядочная. Как всегда по утрам, первыми были члены Секстета Стариков, которые появлялись у этих дверей еще до девяти, чтобы войти раньше всех и занять места, причитающиеся им по праву. Четверо из них были мужского пола, двое — женского. Их читательские интересы нисколько не совпадали, их политические, религиозные и литературные взгляды расходились коренным образом, но это не помешало им объединиться для борьбы с остальными читателями, которые, как им казалось, претендовали на их места; вот почему каждое утро они становились перед дверями читального зала и мило улыбались друг другу, хотя каждый был уверен, что остальные пятеро — замшелые старые дураки и занимаются полной чушью; никто не осмеливался прийти позже других, опасаясь, что кто-то из них займет его место, разумеется, лучшее из всех.
Самым старшим в Секстете Стариков был живчик девяноста лет от роду. Одевался он весьма молодо, скажем, в малиновый костюм с желтым галстуком, болтавшимся, как зоб у индюка. Он собирал материалы для фундаментального труда под названием «Советы столетнему соискателю должности». Исследовал различные системы здорового питания, погружался в тайны Востока, изучал мемуары всех знаменитых людей, добившихся признания в этом возрасте. Он был не только старейшиной, но и кумиром всего Секстета, и ему внимали, словно оракулу.