Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.

— Привет, старушка! — сказал Синуль.

Бальбастр восторженно залаял.

— Сидеть, собака пьяницы! — цыкнул на него Синуль и, надо сказать, не погрешил против истины.

— Ох уж это бабьё! — вздохнула Иветта, опускаясь в кресло.

Синуль убавил звук и сочувственно глянул на Иветту. Оба они были женоненавистниками — Иветта по профессии, Синуль по убеждению, — но их сходство этим не ограничивалось. Они были примерно одного возраста и одинаково любили пиво: Синуль немедленно вытащил из холодильника две большие бутылки. Хотим сразу же уточнить (знаем мы вас, читателей!), что отношения между Иветтой и Синулем были абсолютно целомудренными; у них было много общего, а у мадам Синуль, библиотекарши, любившей искусство и книги (Иветта и Синуль были ко всему этому глубоко равнодушны), имелись давние разногласия с мужем касательно религии и пива. Однако, будучи женщиной сдержанной и осмотрительной, она старалась этого не показывать. Иветта подробно описала Синулю несколько медицинских случаев, с которыми столкнулась в последнее время, затем они, захватив с собой пиво, отправились на кухню, и Синуль приступил к приготовлению ужина.

Он обожал готовить, составлял меню, словно программу органного концерта, пользовался пряностями, точно голосами органа, и собирался изложить эту свою систему в объемистом труде, который писал уже лет десять: «Кулинария как вид органной музыки». Каждый ужин становился поводом для эксперимента. Сегодня он хотел приготовить петушка в винном соусе не хуже, чем какой-нибудь Клерамбо. К сожалению, из-за экономии сил и бумаги ужин, о котором мы будем рассказывать в этой и следующей главах, не станет тем, чем должен был стать: парадным ужином, где встретятся все основные действующие лица этой истории, где герой и героиня, оказавшись (под бдительным взором Рассказчика) в противоположных концах огромной гостиной, сияющей белоснежными скатертями и блистающей огнями люстр, робко, медленно и постепенно, точно в лабиринте, двинутся навстречу друг другу, а в их внутренних монологах будут понемногу раскрываться основные пружины интриги и сложные, противоречивые характеры персонажей (а рецензенты непременно отметят это, похвалят нас и даже сравнят с таким мастером пера, как П.). Все это придется отложить на потом. А сейчас у нас обычный семейный ужин, необходимый для продолжения повествования потому, что он будет прерван телефонным звонком.

На этом ужине присутствуют только Иветта, пес Бальбастр, он же Бабу, и семья Синуля, за исключением его сына Марка. В кухне, уже изрядно пропахшей пивом, Синуль открыл новую бутылку. В эту минуту дверь распахнулась и вошла Арманс, старшая дочь Синуля. Она расцеловала Иветту в обе щеки (строго говоря, в три: в левую, в правую и снова в левую. — Примеч. Автора.). Затем она обратилась к отцу:

— Привет, папочка, ты собирался подкинуть мне деньжат.

Синуль был застигнут врасплох. Винные пары, воздействие различных сортов пива, душевная беседа с Иветтой погрузили его в состояние блаженной тупости: не сразу поняв, о чем речь, он благожелательно кивнул и только потом спохватился, что потерпел крупное поражение в ежедневной непрестанной борьбе, которую вел со своей дочерью.

— Подкинуть-то подкину, — начал он, — но, к сожалению, не сразу.

— Но ты же сказал «да», Иветта тоже слышала, — возразила Арманс. — Обещал мне купить трусики от Шанталь Томас, а теперь не желает, — пожаловалась она Иветте. — Мне уже выйти не в чем.

Синуль снова овладел собой. Осознав, что ситуация безнадежна и терять больше нечего, он дал волю своему негодованию:

— Ну, во-первых, это очень дорого, а у меня нет денег. И вообще я не понимаю, зачем это нужно!

Синуль никак не мог смириться с мыслью, что его дочери достигли половой зрелости — это уже само по себе было невероятно, — а затем и возраста, когда заводят любовников. Такая мысль казалась ему чудовищной, и он растрачивал огромные силы в безнадежном арьергардном бою. Дверь кухни снова открылась. На сей раз это была младшая из близняшек, белокурая Жюли.

— Между прочим, — сказала она, — Николь остается ужинать.

Николь стояла в дверях позади подружки. Обе только что вышли из ванной и были совершенно голые.

— И так все время! — сказал Синуль, отхлебнув пива, чтобы успокоиться. — Ты понимаешь? Все время ходят нагишом — то одна, то другая, то обе сразу. Я знаю, что я старик, пьяница, импотент, но все-таки! Все эти грудки, попки, нежные пушистые волосики разных цветов то и дело мелькают перед глазами, не дают сосредоточиться, я без конца сбиваюсь и фальшивлю.

— Ну да, — сказала Иветта, — как говорит мадам Эсеб, такая у нас теперь молодежь! Раньше женщина раздевалась только перед любовником, если была замужней, да и то не всегда. Но тебе жаловаться не на что! По крайней мере, у твоих дочек ягодицы до колен не висят.

И это была правда.

— Это правда, — отозвался Синуль испытав внезапный прилив отцовской гордости, — они у них кругленькие.