Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.

Он терпеть не мог это занятие — целыми днями записывать в блокнот идиотские ответы свидетелей на дурацкие вопросы, которые по обязанности надо им задать. Потом надо было распечатать все в трех экземплярах и, наконец, кратко изложить Блоньяру, чтобы тот не тратил свое драгоценное время на чтение.

— С чего начинать?

— С бакалейной лавки.

Выйдя от Блоньяров (инспектор Арапед остался обсудить некоторые детали), я свернул на улицу Козий Скок, миновал винный магазин, где купил бутылку муската для мадам Блоньяр (очаровательная женщина, очень утонченная, но с головой ушла в хозяйство), и сел на скамейку в саду на Арденнской площади. Надо было собраться с мыслями. Я поразмышлял о Деле, о его возможном скором завершении, а затем подумал о Гортензии, которую не видел с того самого утра, утра начала романа. Она больше не проходила в восемь часов мимо лавки Эсеба; возможно, она заболела. Я решил расспросить о ней у Иветты — кажется, это ее подруга, — но мой интерес к Гортензии пошел на убыль, опасный момент уже был позади.

Недалеко от меня двое малышей, очевидно брат и сестра, играли на лужайке. За ними присматривала очаровательная молодая особа, с которой я тут же завязал беседу: это оказалась студентка из Польдевии по имени Магрушка, приехавшая в город на лето (мы вставили эту сцену для того, чтобы читатель не волновался за Рассказчика: истины ради мы лишили его всякой надежды на взаимность Гортензии, но зато, скажем по секрету, студентка Магрушка не останется к нему равнодушна). Примерно через час я расстался с ней, чтобы написать отчет о совещании у Блоньяра, и мы условились о встрече в ее свободный день. В сквере Отцов-Скоромников никого не было.

Теперь, когда я перечитываю в синей тетради эти заметки, все видится мне гораздо яснее и отчетливее, чем два года назад, когда я по горячим следам, сразу после развязки, написал бестселлер, благодаря которому смог целиком посвятить себя призванию романиста (имеется в виду «Блоньяр и Гроза Москательщиков», первый роман блоньяровской серии: просим не путать это дешевое чтиво с нашими сочинениями. — Примеч. Автора). Теперь уже очевидно, что поворотным пунктом в расследовании стал этот обед и вдохновенный, беспроигрышный план Блоньяра, принятый в присутствии Арапеда, жены инспектора и меня самого перед блюдом с пирожными: раскинуть паутину на скамейке сквера Отцов-Скоромников. Конечно, буря в ночь осеннего равноденствия поставила решающую точку, подбросила недостающую улику, и все же, если бы в сквере почти круглые сутки не сидел Блоньяр, неузнаваемый, но излучающий энергию, ум и упорство, то преступник скорее всего не допустил бы роковую оплошность, которую ветер, орудие судьбы, превратил для него в катастрофу.

В понедельник утром в сквере появился инспектор, закутанный в длинный, засаленный, проеденный молью старый халат, в замасленном берете (им вытерли сковородку мадам Блоньяр), с лакричными разводами на лице, обутый в кеды, которые он позднее сменил на резиновые сапоги. Я почти уверен, что преступник физически ощутил его присутствие, его ауру, его жажду справедливости и стал терять почву под ногами.

Среди всех данных, какие удалось собрать Арапеду, ежедневно в десять утра являвшемуся с докладом к инспектору прямо в сквер (а я с моей синей тетрадкой садился на скамейку рядом, чтобы сделать заметки для будущей книги), первую ниточку нам подбросила консьержка, мадам Крош: по ее сведениям (ради которых несчастному Арапеду пришлось вынести целую лавину грязных сплетен и доносов на каждого жильца) за последние два года в доме не появилось ни одного нового лица; в двух или трех квартирах никого не было — их владельцы уехали в провинцию или за границу, но не стали на это время сдавать их внаем. Так она сказала Арапеду, и мы ей поверили. И Блоньяр молниеносно сделал вывод — преступника надо искать среди обитателей дома, это господин с респектабельной внешностью, которая вводит в заблуждение даже его близких, своего рода доктор Джекил, скрывающий в себе мистера Хайда. Это был первый шаг к истине.