Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.

Коты обладают необычайно быстрой реакцией, и передвижение обломков статуэтки, поверженной наземь во время великой бури равноденствия, заняло всего лишь секунду. Но нам надо с большим упорством, чем в предыдущей главе, задаться вопросом: с какой целью Александр Владимирович совершил этот поступок, возымевший ощутимые последствия. Глава 18 (настоящее дополнение относится к ней, будучи вместе с тем продолжением рассказа о любовном приключении Александра Владимировича) дала Александру Владимировичу некий мотив, правда окутанный тайной. И у главы 18, конечно, имеются на это свои причины (нам ли не знать, мы сами ее писали). Однако следует помнить, что у кошачьих поступков в отличие от человеческих никогда не бывает единственного или даже главного мотива. Когда человека раздирают различные чувства, в конечном итоге побеждает одно (это происходит от несовершенства человеческой речи, неспособной выразить все в таком гармоничном звуке, как «мяу», но растягивающей мысль на длинные фразы. Не говоря уже о различии языков, множественных, а потому и несовершенных).

У Александра Владимировича была еще как минимум одна, менее веская причина для того, чтобы передвинуть обломки статуэтки. Мы раскроем ее в два приема (связанных между собой логически и хронологически) в главах 23 и 26.

Глава 19 Сон Арапеда

Инспектору Арапеду снился сон. Ему снилось, что он находится в большом, чисто прибранном полицейском комиссариате с современным оборудованием, где у него есть свой кабинет и своя комната для допросов. Тот же сон снился ему прошлой ночью и все остальные ночи с самого начала романа; он полностью сознавал это и всеми силами пытался уловить смысл сновидения, снова и снова ускользавший от него. В кабинете находились трое: он сам как действующее лицо и одновременно как взгляд со стороны (то есть он знал, что спит и действует во сне); инспектор Блоньяр, державший в руке стакан с минимум четырьмя порциями гренадина-дьяволо и огромный лакричный батончик размером с плитку шоколада; и наконец, на желтом пластиковом стуле, купленном в дешевом дижонском универмаге во время командировки (это был кухонный стул Арапеда, он его сразу узнал), — подозреваемый Икс. Арапеду очень хотелось увидеть его лицо. Каждую ночь ему казалось, что он лучше различает его черты, но это было как знакомая фамилия, которая вдруг выпадает из памяти, или общеизвестное иностранное слово, которое почему-то не можешь перевести (Арапед понял, что слова иностранного языка — это все равно что имена и фамилии в родном языке, и чрезвычайно гордился своим лингвистическим открытием). Подозреваемый сидел на желтом стуле, пытаясь, и пока что успешно, скрыть свое лицо, которое — Арапед не сомневался в этом — было лицом преступника, но во сне он был подозреваемым, так как находился на допросе.

Они с Блоньяром проводили third degree, допрос третьей степени, как Хэмфри Богарт, Джеймс Кейни или Эдвард Дж. Робинсон. Аранед всегда мечтал провести third degree в надлежащей обстановке, например со сверхъяркими лампами и гамбургерами. Но third degree из его сна привел бы в замешательство калифорнийского окружного прокурора, а может быть, и самого Перри Мэйсона: это был диалог между ним и Блоньяром о проблеме улики, и подозреваемый прямо-таки умирал от желания высказаться, он весь извертелся на стуле, но ему не разрешали говорить, и было ясно, что в момент допроса он не выдержит, что Арапед увидит его лицо, узнает в нем обвиняемого (чье имя было уже совсем рядом, на следующей странице книги) и услышит признание. Но пока этого не произошло. Беседа-допрос была примерно следующего содержания.