Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.

— А это, детка, — собравшись с духом, ответила Иветта, — это, если я не ошибаюсь, инструменты взломщика. Вон та здоровая штуковина называется фомка, и их здесь не меньше трех, разного размера. Это, по-моему, алмаз, которым режут стекло, чтобы проделать аккуратную дырочку и без шума открыть окно. А это веревочная лестница.

Гортензия вначале была ошеломлена. Она посмотрела на Иветту и, казалось, помолодела лет на пятнадцать, то есть стала выглядеть довольно-таки юной. Затем углы ее рта раздвинулись, губы слегка задрожали, и вдруг она расхохоталась.

— Ах, это замечательно, чудесно, как я рада! — кричала Гортензия, хлопая в ладоши, дрожа от восторга, целуя колени Иветте, корчась от смеха, держась за бока и давясь от хохота при виде фомки.

— Это чудесно, просто чудесно, мой любовник мне не изменяет, мой любовник — взломщик!

— Хорошо, если ты так к этому относишься, — сказала Иветта.

Она дождалась, пока этот припадок прошел.

— Теперь объясни, откуда ты взяла, что он тебе изменяет?

— Ну, — сказала Гортензия, целуя фомку в губы, — просто мне в голову пришло: ты ведь знаешь, он мне сказал, что работает странствующим ночным антикваром.

— Да, знаю, — ответила Иветта, — и это не показалось тебе странным?

— Нет, — сказала Гортензия, — а что тут странного?

— Хм, — сказала Иветта, — я сказала «странным»?

— Понимаешь, я захотела, чтобы он остался у меня на ночь, а он отказался. Он каждый вечер уходит после десяти и редко когда возвращается раньше семи утра, не могу сказать точнее, утром я сплю, мы столько занимаемся любовью, что у меня нет сил идти на работу. О диссертации и говорить нечего!

— А Морган? — спросила Иветта.

— О, он неутомим, он говорит, что унаследовал это от предков. Знаешь, он наполовину англичанин, наполовину польдевец.

— Я не знала, что он польдевец, — сказала Иветта.

— Да, и князь, его отец, кажется, оставил его, когда он был совсем маленький. Вот это меня и встревожило: я подумала, что, может быть, не удовлетворяю его, хотя стараюсь, как могу. Он говорит, что я очень способная, — добавила Гортензия, как будто это был ее первый любовник и Иветта не была в курсе ее личной жизни на всех этапах. — А потом мне вдруг пришло в голову, что он завел себе кого-то еще. Правда, по ночам он работает, но я не совсем понимала, зачем он, проспав все утро, опять уходит во второй половине дня. Я хотела пойти с ним в кино, знаешь, сейчас показывают ретроспективу Хичкока, а он — ни в какую…

— Знаю, — сказала Иветта, — что дальше?

— А то, — явно смущаясь, продолжала Гортензия, — что позавчера я решила проследить за ним. Он вышел, как обычно, с большим и тяжелым чемоданом, долго шел не останавливаясь, я даже устала. Он свернул на бульвар Корнишон-Мулине, к большому красивому дому, позвонил, открыла какая-то женщина, он провел там всего минут пятнадцать (я сразу поняла, что он приходил не за этим), и когда он вышел, чемодан как будто стал легче. Какая же я дура, он просто сбывал товар!

— Наконец-то догадалась, — сказала Иветта, — а потом?

— А потом он пошел на другую улицу, и все повторилось, так было несколько раз, и в каждом доме он проводил немного времени, а я думала, что там живет одна из них и он заходит только для того, чтобы назначить свидание (когда он у меня, он не звонит по телефону), я прямо сходила с ума от ревности. Когда он вернулся, чемодан на вид был пустой, потом я вошла в квартиру, сказала, что была в Библиотеке (а он принял это как должное, он-то совсем не ревнивый!), и с невозмутимым видом спросила, где был он. А он сказал: «Да так, прогуливался». Ну, тут я окончательно удостоверилась и решила, что мне необходимо узнать все, и позвала тебя, и мы выяснили, в чем дело. Теперь все хорошо.

Иветта не считала, что все так уж хорошо, однако не решалась испортить радужное настроение Гортензии.

— Вообще-то я должна была кое-что заподозрить, — чуть погодя сказала Гортензия.

Они пили кофе на кухне, чемоданчик уже был закрыт и поставлен на прежнее место.

— Позавчера он принес три японские пишущие машинки и спросил, не знаю ли я кого-нибудь, кто этим заинтересуется. У него было много таких машинок. А я не могла понять, какое отношение пишущие машинки имеют к антиквариату! Я часто получаю от него небольшие подарки, всякие безделушки, дюжину старинных вышитых салфеток, норковое манто (правда, не в очень хорошем состоянии), он очень, очень щедрый.

На этом разговор закончился.

— Но ты могла бы все же объяснить ей, — сказал Синуль, — что вычитание и сложение — два взаимно уравновешивающих действия, и вполне возможно, что…

— Могла бы, — ответила Иветта, — но она страшно обрадовалась, когда узнала, что он, судя по всему, ей не изменяет (между нами, я не представляю, как бы он нашел для этого время при его бурной деятельности!), и я не решилась испортить ее радужное настроение. Думаю, ничего плохого с ней не случится, парень на вид безобидный, хоть и взломщик. Пожалуй, надо бы прочитать ему мораль.

— Ну, — сказал Синуль, — такому, как он, что мораль, что рояль…

— … А у тебя — ни того, ни другого, — в один голос подхватили его дочери, Арманс и Жюли.