Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.

Эту шутку они слышали без малого восемнадцать лет.

— Ну и дурища эта Гортензия, — сказала сестре Арманс, когда они остались одни, — ужас какая дурища!

— А как там у тебя с торжественным концертом? — спросила Иветта. — Ты участвуешь?

— Да, — ответил Синуль, — я получил официальное приглашение, это мне устроил Фюстиже.

— И что ты будешь играть?

— Знаешь, я провел небольшое музыковедческое расследование в Библиотеке. Надо было найти что-нибудь подходящее к случаю, то есть имеющее отношение к Польдевии, и я нашел: это чакона Телемана, которую он написал после посещения польдевских таверн, куда он часто заглядывал. Он приехал туда по приглашению одного из князей и написал там двенадцать кантат и одиннадцать квартетов, а вдобавок небольшие органные пьесы, никому не известные и совершенно очаровательные. В чаконе тридцать шесть вариаций, но вместо того чтобы просто варьировать мелодию (это польдевский народный напев, напоминающий беррийскую песенку «Берришон-шон-шон…»), он использует шесть совершенно самостоятельных мелодических фрагментов, а потом повторяет их один за другим, это довольно сложно, но необычайно увлекательно, включаются все органные регистры, но самое интересное — пьеса обрывается как раз в тот момент, когда она должна вернуться к начальной мелодии. Не знаю, оценят ли эту чакону польдевские князья, но играть ее чертовски приятно. Вот, послушай.

И Синуль направился к шумофону, на котором стоял кассетный магнитофон. Когда он разучивал органную пьесу, то записывал себя на магнитофон, чтобы потом прослушивать запись на диване с кружкой пива и проверять качество исполнения. И вот полилась телемановско-польдевская мелодия, мужественная и в то же время нежная: словно в букете, скромные цветочки народной музыки соединялись в ней с роскошными, изысканными растениями, которые умел выводить лишь гамбургский капельмейстер, любитель не только пассакалий, но и тюльпанов. Меланхолическая тема «берришон-шон-шон», обогащенная восточными, пряными, экзотическими нюансами, какие она обрела в польдевских горах, заполнила гостиную Синулей, смешиваясь с ароматом осенних чайных роз, из которых мадам Синуль сделала икебану на столе; а под столом храпел Бальбастр и видел во сне утраченную возлюбленную, маленькую Гоп-ля-ля.

— Просто удивительно, — заметила Иветта, — как часто в последнее время приходится слышать о Польдевии. Вот и этот инспектор, который расследует дело Грозы Москательщиков…

— Он и к тебе приходил? — перебил ее Синуль.

— Да, и спрашивал, не видела ли я в нашем квартале польдевскую статуэтку, и я сейчас подумала…

— Что? — нетерпеливо спросил Синуль: звучал особенно трудный пассаж чаконы.

— Я подумала: а это случайно не та штука, которую я видела в чемоданчике у дружка Гортензии.

— Какая штука? — спросил Синуль. Ему было не до этого: он заметил, что между восемнадцатой и двадцать третьей вариациями играет слишком быстро.

— Да нет, — сказала Иветта, — я наверняка ошибаюсь.

Третье и последнее межглавье Польдевская Венера

Как ты уже, конечно, догадался, дорогой и проницательный читатель, Иветта не ошибалась: князь Горманской — ибо это был именно он, пропавший наследник польдевского княжества, а в данный момент профессиональный взломщик и неистовый любовник прекрасной Гортензии, — держал у себя один из шести уникальных экземпляров знаменитой Польдевской Венеры, или Венеры с улиткой, творения великого ювелира польдевского Ренессанса Мальвенидо Снайлдзоя.

Каждый экземпляр представлял собой небольшую нефритовую статуэтку в изысканном, даже маньеристском стиле, изображающую прекрасную богиню с улиткой на руках. Ты, дорогой читатель, уяснил себе также и то обстоятельство, что статуэтки, разыскиваемые инспектором Арапедом и инспектором Блоньяром в ходе следствия, были лишь посредственными терракотовыми копиями этого сокровища польдевской культуры.

Улитка имеет весьма солидные размеры; она высунула рожки и с нескрываемым восхищением взирает на роскошные формы богини.

Глава 22 Четверо в лодке

Первое воскресенье октября обещало быть ясным. Солнцу, не столь молодому, как ему хотелось бы, требовалось больше времени, чтобы войти в форму; поздними вечерами холодный воздух уже пощипывал лицо, и верхняя одежда готовилась выйти в свет. Но с полудня пятницы, казалось, снова наступило лето. И все бросились вон из города.