Прекрасная и неистовая Элизабет

— Идемте быстрей! — сказала она. — Ваша мама звонит из Сен-Жермена.

Патрис сделал удивленное лицо и бросил салфетку на стол. Элизабет поднялась одновременно с ним. Они выбежали из столовой. В холле Патрис взял трубку и спросил:

— Алло! Мама? Что случилось?

Элизабет приложила вторую трубку к уху и услышала далекий голос, который ответил:

— Я очень огорчена, мой мальчик, что беспокою тебя, но Мази очень больна.

— Что?

Черты его лица исказились, глаза расширились, как будто он увидел нечто ужасное.

— Да, — продолжала мадам Монастье. — Она очень больна. В последнее воскресенье она ходила в церковь и простудилась. Доктор Бежар сказал, что у нее воспаление легких. В ее возрасте это очень опасно. Она с трудом дышит. Бредит. Я так за нее беспокоюсь! Я почти не отхожу от ее постели. И вы так далеко от нас! Ах, дети мои, мне кажется, что вам следует вернуться!

Патрис с отчаянием посмотрел на Элизабет и тихо сказал:

— Мы выезжаем сегодня вечером.

— Спасибо, малыш! Целую тебя.

Элизабет положила трубку. Вся ее радость разом улетучилась. Мази больна, каникулы следовало прервать, она уже не свободна и вскоре не увидит ни снега, ни гор, ни… Кристиана. Всего один телефонный звонок смог разрушить ее счастье, а она так надеялась еще испытывать его в течение трех недель!

— Надеюсь, мы будем вовремя, — сказал Патрис.

Он был бледен. На лбу пролегла морщина.

— Конечно! — воскликнула Элизабет. — Иначе и быть не может!

— Раз мама позвонила мне и попросила срочно вернуться, значит, бабушка очень плоха.

— Может быть, мама напрасно так расстроилась?

— Я не думаю.

— А я думаю. Ведь она ухаживает за Мази вместе с Евлалией. Вполне естественно, что она позвонила нам и попросила нашей помощи.

Элизабет говорила все, что ей приходило в голову, лишь бы успокоить Патриса, но ей самой не удавалось убедить себя в этом. Может, Мази и вправду очень плоха? С одной стороны старуха, находящаяся при смерти, с другой — Элизабет и Кристиан, два молодых существа, жаждущих любви, наслаждения, жизни! Мази мешала им встретиться. Она втискивала между ними свое тело, старое и дряблое. Сначала Амелия, а затем Пьер подошли к ним узнать новости, и Патрис повторил им разговор с матерью. Они отреагировали как Элизабет, пытаясь убедить его в том, что он напрасно видел худшее: несмотря на свой возраст, Мази была еще крепкой женщиной, да и врачи уже хорошо разбираются в подобных заболеваниях. Элизабет сжала руку мужа. Он был так опечален, так взволнован, он так нуждался в ней. «Я останусь с ним, — подумала она. — Кристиан подождет меня до трех часов и уйдет. Я напишу ему из Парижа и все объясню…» Она почувствовала, как слезы наворачиваются на ее глаза.

Страх потерять Мази, сожаление о том, что ей придется расстаться с Кристианом — все смешалось в ее голове.

Патрис опустился в кресло. Элизабет села рядом на подлокотник, не выпуская его руку. Сжав пальцы, они почувствовали большую нежность друг к другу.

— Я куплю вам билеты на поезд, — сказал им Пьер.

В тот самый момент снова зазвонил телефон.

— Ну на этот раз мне! — воскликнула мадам Лористон, выйдя из столовой.

Амелия подняла трубку и протянула ее клиентке. С блестящими глазами, сложив губы сердечком, мадам Лористон тихо сказала:

— Алло, Майо двенадцать-пятнадцать? Это ты, Гастон? Колетт у телефона… Я с трудом дозвонилась до тебя! Что?.. Я плохо слышу! Ты сможешь приехать в следующую субботу?

Она глубоко вздохнула, радостно посмотрела на Амелию и добавила, жеманно прижав губы к трубке:

— Да-да! Жду!

ГЛАВА VI

Два часа пополудни. По окнам стучит дождь. В большой, заставленной мебелью комнате необычный свет падал на столики, уставленные лекарствами. Тяжелые бордовые занавески закрывали широкое окно. Постельный балдахин отбрасывал на потолок угрожающую тень. Под этим похоронным сводом лежала неподвижная Мази, с закрытыми глазами, впавшими щеками, с обострившимся носом, который блестел, словно полированная кость. Вот она закашлялась и опять уснула. Ее большое серое лицо, обрамленное ночным кружевным чепцом, было вмято в подушку. Мази тяжело дышала, и в уголках ее губ виднелась слюна. На простыне лежали две худые веснушчатые руки. Уже вторую ночь проводила Элизабет в изголовье старушки. Врач еще не терял надежды. Если сердце больной выдержит, то ему удастся спасти ее. Но она была так стара, так слаба, что эта возможность становилась все менее и менее вероятной. На столике у кровати тикали часы, стоявшие между серебряных и из слоновой кости коробочек. На остальных столиках стояли фотографии в рамочках с подставками на палисандровых или из розового дерева островках, на этих фотографиях еще жили люди, ушедшие в мир иной. Перед камином из розового мрамора стояла переносная печка, пышущая жаром.

Воздух в комнате пропитался лекарствами. Элизабет стоило большого труда не заснуть. Тихо отворилась дверь — на цыпочках вошли Патрис и его мать.

— Как дела? — прошептала мадам Монастье.

— Она задремала, — ответила Элизабет. — Но перед этим она тяжело дышала и сильно кашляла.

— Вам следует прилечь, а я сменю вас.

Элизабет отрицательно покачала головой: