Прекрасная и неистовая Элизабет

Жак намного отставал от них, скользя осторожно, как новичок. Они въехали в лес, в котором было срублено много деревьев. На опушке просеки высились пихты, черные и влажные, похожие на монахов. На повороте трассы Элизабет остановилась и подождала своих спутников. Мимо нее проехали незнакомые лыжники, одни промелькнули быстро, как птицы, другие помедленнее, то и дело тормозя палками с выражением испуга на лицах. Максим Пуату затормозил и слегка толкнул девушку.

— Извините, — сказал он, — я думаю, что это тоже хороший способ, чтобы остановиться.

— Вы давно занимаетесь лыжным спортом? — спросила она.

— Три года, но никогда больше двух недель подряд. Этого маловато! О, я вижу у вас лыжи из ясеня?

— Да, — ответила Элизабет.

— А не лучше ли гикори?

— Я не знаю. Ясень, по-моему, легче.

Подъехал Жак, и они прервали свой разговор. Он с подозрением взглянул на обоих. Было очевидно, что присутствие Максима Пуату портило ему прогулку. «Уж не ревнует ли он?» — подумала Элизабет. Это предположение позабавило девушку. Она почувствовала себя красивой, неотразимой. Солнце и снег были ее стихией. Сама гора помогала ей околдовать двух юношей. Оттолкнувшись палками, она ускользнула от них в лучистой белизне снега. Юноши пустились за ней вдогонку. Она догадывалась, что оба соревнуются друг с другом в ловкости и смелости, догоняя ее. Оставив их далеко позади себя, Элизабет остановилась на краю расщелины. И вновь Максим Пуату был первым около нее. Он был обессилен, но счастлив. Пот струился по его лицу, обожженному солнцем. Сколько ему было лет? Двадцать? Двадцать один?

— Браво! — воскликнула девушка. — У вас действительно есть способности!

— Когда я один, то катаюсь хуже, — сказал он.

— Почему?

— Потому что у меня нет цели!

— А теперь она у вас есть?

— Да.

— Какая?

— Догнать вас как можно быстрее.

Она услышала, то, что хотела услышать. Но нельзя было допускать, чтобы Максим Пуату сказал ей больше. В таком случае, он нарушил бы очарование этих острых и невинных шуток, позволявших Элизабет ощущать свою власть над юношами, ничего не предлагая им взамен.

— Вам следовало бы снять очки, — прошептал Максим.

— Вот это мысль!

— Я не вижу ваших глаз.

Она помахала рукой Жаку Греви, который, изменив немного свою позу, скользил к ней, стоя на лыжах прямо, по швейцарскому методу. Он снял куртку, связал ее рукавами вокруг бедер и расстегнул ворот рубашки.

— Антуан натер мои лыжи столярным клеем, — проворчал он, остановившись. — Какое, однако, с его стороны свинство!

— Может, вы предпочитаете ехать впереди, — спросила она.

— Чтобы вы из-за меня задержались? Большое спасибо! Нет уж, поезжайте. И не беспокойтесь ни о чем. А я когда приеду, тогда приеду!

Такая пассивность не понравилась Элизабет. Пожав плечами, она сказала:

— Как хотите!

Зато Максим Пуату готов сломать себе шею, только бы следовать за нею. Они поехали рядом, оставив далеко позади себя недовольного Жака. Внизу большая толпа окружала станцию канатной дороги. Деревянная лестница содрогалась под тяжелыми ботинками карабкавшихся на штурм кассы лыжников. Одна кабина, уже нагруженная счастливчиками, взмывала к небесам, другая спускалась, везя словно с сожалением в своей стеклянной клетке смущенного пассажира, не умевшего кататься на лыжах. На обледенелой дорожке появлялись спортсмены; выныривая словно из пустоты, они мчались к площадке, пытаясь как можно эффектнее затормозить резким поворотом перед знатоками. А в другом месте, на отлогих склонах, инструкторы подбадривали целую армию дебютантов, издали похожих на больших неуклюжих мух с толстыми лапами. Максим Пуату предложил сразу же вернуться на Рошебрюн. Но Жак устал. Он решил подождать родителей. Дружба и приличие требовали от Элизабет, чтобы она осталась с ним, но соблазн повторить спуск оказался сильнее. Элизабет встала вместе с Максимом Пуату в очередь лыжников, цепочкой растянувшуюся к дверце фуникулера.

Они сделали еще два спуска. Закат солнца уже обагрил небо, когда они наконец решили вернуться. Крепкий мороз обжигал лицо. У станции канатной дороги стояло лишь несколько лыжников. Жака среди них не было. В том месте, где утром катались новички, снег отдыхал, залечивая свои раны. Кругом стояла тишина. Горы натягивали на себя одеяла синих теней до самых вершин, освещенных последними лучами солнца. Прозвонил колокол. Деревня призывала своих жителей вернуться до наступления сумерек. Смеющиеся и замерзшие лыжницы набились в деревянные, окрашенные голубой краской сани. Кучер накрыл их ноги козлиной шкурой. Из ноздрей старой косматой лошади валил пар.

— Какая прекрасная прогулка! — сказал Максим Пуату. — Что будем делать дальше?

— Вернемся в гостиницу, — ответила Элизабет.

— Вы не хотели бы пойти со мной выпить чаю в «Мовэ-Па»? Потанцевали бы…

Это предложение позабавило Элизабет, и она сдержанно улыбнулась:

— Хотела бы, но, к сожалению, это невозможно. Меня ждут родители. Я и так возвращаюсь слишком поздно.

— Тогда, может быть, в другой раз?

— Может быть.