Прекрасная и неистовая Элизабет

— Восхитительно! — ответил он с набитым ртом.

Челюсти его двигались. Он наслаждался пищей не спеша, обстоятельно. Затем налил себе стакан вина. Когда он пил, его адамово яблоко поднималось и опускалось, словно маленький зверек. Элизабет прошептала:

— Кто вы, Кристиан?

— В самом деле, — ответил Кристиан, поставив стакан на стол. — Вы даже не знаете моей фамилии. Меня зовут Кристиан Вальтер.

— Вы француз?

— Конечно.

— А мне показалось, что вы немец.

— Почему?

— Потому, что я слышала, как вы говорили по-немецки в «Мовэ Па».

— Это ни о чем не говорит. Моя семья родом из Эльзаса. Точнее — семья моего отца. А мать была австрийкой. Детство я провел в Австрии, в Тироле. Когда мать умерла, отец вернулся вместе со мной во Францию и снова женился. Ему хотелось, чтобы я, как и он, стал архитектором. Но учеба показалась мне слишком утомительной. Я достаточно люблю жизнь, чтобы жертвовать ею ради работы. Как только представилась возможность, я переехал в Межев. Это единственное место, где я действительно чувствую себя великолепно: солнце, снег, деревенская тишина. Знали бы вы эту деревню до наплыва туристов! Вообразите себе несколько домов вокруг колокольни, белые девственные черные склоны, стадо прирученных оленей…

— Но чем вы занимаетесь в Межеве? — спросила Элизабет.

— Я преподаватель немецкого языка в частном деревенском колледже. У меня несколько уроков утром. Это позволяет немного заработать.

— Вы преподаватель? — сказала Элизабет. — Как странно!

— Почему?

— Не знаю…

Она подумала о своем дяде Жюльене, преподавателе в Жейзелу, таком важном, с белым воротничком, куском мела в руке, тонкими усиками, напоминающими черту, проведенную под словом, имеющим важное значение.

— Вы совсем не похожи на преподавателя, — продолжила она.

— Я им стал случайно, — сказал он. — Но мне это нравится. Некоторые из моих учеников очень привязчивы. И я изучаю их характеры. Слежу за их развитием.

— Вы говорите, как старик.

— А я не так уж и молод.

— Сколько же вам лет?

— Двадцать восемь.

Она не ошиблась: это был действительно опытный мужчина.

Он помакал кусочком хлеба и желток и поднес его ко рту. Кристиан ел с таким аппетитом, что Элизабет вдруг почувствовала, как ее рот наполняется слюной и засосало под ложечкой. В гостинице, говоря по правде, она ничего не ела.

— Глядя на вас, я тоже захотела есть, — сказала она, рассмеявшись.

— Вот и хорошо! — воскликнул он. — Угощайтесь. Осталось еще одно яйцо. Я отрежу вам ломтик ветчины…

Она поджарила яичницу и съела ее прямо со сковородки. Никогда еще она не пробовала такой вкусной пищи. Кристиан отодвинул тарелку и закурил, глядя на нее из-под полуприкрытых век.

— А вы, — спросил он наконец, — кто вы на самом деле, Элизабет? Чистокровная савойка?

— Нет, — ответила она.

— Тогда парижанка?

— Можно сказать и так. Большую часть моего детства я прожила в Париже.

— А ваши родители?

— Они из Коррезы. Там еще живет мой дедушка.

— Вы не жалеете о том, что уехали из Парижа?

— Ничуть! Да и жили-то мы там между сезонами.

— Почему ваши родители переехали в Межев?

— Из-за папиного здоровья.

— Ваш отец болен?

— Он был ранен в голову в 1916 году.

— А какая у вас мама? Такая же красивая, как и вы?

Глаза Элизабет заблестели:

— Что вы! Мама намного красивее меня. Она просто красавица. Если бы вы ее видели!

— Я очень надеюсь, что увижу ее, — сказал Кристиан с легкой улыбкой.

— Конечно, она уже не так молода.

— Сколько ей лет?

— Почти сорок.

— Это прекрасный возраст для женской красоты.

— Вы так считаете?

— Ну да, — сказал он. — Она расцветает перед увяданием.

Он сложил пальцы венчиком. Элизабет прошлась по сковородке кусочком хлеба и вздохнула:

— Может быть, я этого не замечаю…

— Значит, в детстве вы жили в Париже, — продолжил он. — Какая жалость! И чем же занимались ваши родители?

— Какой вы, однако, любопытный!

— Да, я очень любопытный, — подтвердил он, окинув ее пронизывающим взглядом.

— У них было одно торговое заведение.

— Это очень неопределенно. Какое?

— Кафе на бульваре Рошешуар.

— А! Позвольте я представлю себе обстановку. Кафе, до блеска начищенная стойка, лампы, шум улицы, клиенты, которые входят и выходят, любители игры в белот[4], сидящие в уголке, и вы, маленькая в фартучке, затерянная среди взрослых, все видящая, все слышащая, правильно?

— Абсолютно точно.

— У вас были подружки?

— Да, но только в школе. Я почти всегда была с няней. Позже, когда меня отправили в пансион…

— Вас отправили в пансион? В каком возрасте? Куда?

Он с такой настойчивостью задавал вопросы, что она воскликнула:

— Не стану же я рассказывать вам всю мою жизнь!

— Наоборот. Это необходимо. Всю вашу жизнь маленькой девочки, — сказал он.

— А когда, по-вашему, заканчивается моя жизнь маленькой девочки?

— Она еще не закончена, Элизабет. Итак, пансион…

— Он находился в Сент-Коломбе, в департаменте Лот, — сказала она. — Директриса была необыкновенная женщина!

— Я представляю ее себе. Старая уродина, сухопарая и злая…

— Вовсе нет, мадемуазель Керон была красивой, несколько бледной, с тонкой талией. Она всегда была одета в черное. Она была очень набожна…

— А вы, Элизабет, вы очень набожны?