Прекрасная и неистовая Элизабет

— Очень талантливый пианист. Конечно, еще не знаменитый, но он уже давал концерты. Мадемуазель Пьелевен уверяет, что он приехал в Межев, чтобы отдохнуть после болезни. У него было что-то легочное… Я нахожу, что он просто великолепен!

Элизабет повернула голову и за соседним столиком увидела бледного брюнета с лихорадочным блеском глаз и слегка оттопыренными ушами. Его мать, худощавая женщина маленького роста, с обесцвеченными волосами и накрашенным ртом, говорила с ним вполголоса, надавливая вилкой на слоеное пирожное с сахарной пудрой. Заметив Элизабет, оба вежливо улыбнулись ей. Она ответила им улыбкой и сказала шепотом сестрам:

— Не понимаю, что вы нашли в нем великолепного?

— Я тоже, — сказала Глория.

— Значит, вы плохо рассмотрели его, — сказала Сесиль. — У него глаза… горят как угли! А его лоб. Вот это лоб! Большой, открытый.

— Настолько открытый, что скоро у него не останется волос, — сказала Глория.

— Кто бы говорил! — воскликнула Сесиль. — Я думаю, что через три года у твоего жениха тоже будет лысина!

Глория покраснела, задетая за живое, и проговорила:

— Прошу тебя, Сесиль. Не станешь же ты сравнивать Паскаля с этим несчастным!

Элизабет никак не могла заставить себя заинтересоваться этим разговором. Счастье переполняло ее. Она оживляла в памяти встречу с Кристианом, представляла, как он сидит один в своей комнате, спрашивала себя, что он думает о ней после ее ухода. В своей задумчивости Элизабет не заметила официантку, подошедшую с подносом, на котором стояли чашки. Сесиль вскочила и сказала:

— Я пойду за пирожными.

— Мне так хотелось бы познакомиться с вашим женихом, Глория! — сказала Элизабет, делая некоторое усилие, чтобы показаться искренней. — Может быть, мы увидим его когда-нибудь в Межеве?

— Да. Он очень надеется, что сможет провести с нами сорок восемь часов в феврале месяце. Но в каждом письме он говорит, что увольнительную ему дадут, вероятно, позже. Вы не находите, что эта военная служба какая-то глупость?

Сесиль вернулась с кусочками разных тортов и ромовыми бабами на тарелке.

— Ромовые бабы для вас, Элизабет, — сказала она. — Я знаю, что вы их любите.

Элизабет смотрела как завороженная на два маленьких пирожных, пропитанных сиропом, сверху которых лежали засахаренные вишни. Перед ее мысленным взором все еще стояла скворчащая маслом яичница, желтая с белым на черном фоне сковородки. Элизабет благодарно улыбнулась и ответила:

— Спасибо. Я не голодна.

ГЛАВА IX

Элизабет сбежала по лестнице в лыжных ботинках, чуть не упав из-за Фрикетты, путающейся у нее под ногами, быстрым шагом направилась в холл и, увидев своих родителей в комнате администратора, спросила:

— Сесиль и Глория уже ушли?

— Да, — ответила Амелия, — вместе со всеми Греви. Они подождали тебя, а потом ушли, сказав, что ты найдешь их на Рошебрюне.

Именно этого ей и было надо.

— Какая досада! — сказала она, притворно вздыхая. — Теперь мне надо поспешить, чтобы встретиться с ними там.

— Почему же ты опоздала?

— Мне надо бы пришить пуговицы к лыжным брюкам.

— Раз уж так поздно, ты не пойдешь кататься после обеда, — сказал Пьер. — Можно подумать, что ты без лыж просто не можешь жить.

— А что ей делать в гостинице? — сказала Амелия. — Я предпочитаю, чтобы она была с клиентами на горе.

— Ой! уже без двадцати три, — воскликнула Элизабет. — У кабины теперь соберется целая толпа. Пока, папа! Пока, мама!

Она поцеловала обоих и, забежав за лыжами в кладовку Антуана, направилась с легким сердцем к станции канатной дороги.

Переполненная кабина поднималась на гору, и Элизабет повторяла про себя как заклинание: «Хоть бы он пришел на встречу, как обещал мне вчера! Лишь бы Сесиль, Глория и Греви уже начали спуск!» Когда она добралась наконец до вершины, первое лицо, которое она увидела, было лицо Кристиана.

— Я опоздала, — проговорила она виновато. — Но мне надо было кое-что предпринять, чтобы прийти одной.

— Да, — ответил он. — Я видел ваших друзей, они только что приехали.

— Они ушли?

— Десять минут тому назад.

— Уф! — сказала девушка. — Теперь я могу быть спокойной. Снегу для них достаточно.

— Вы знаете, о чем я думаю, Элизабет? — продолжил он. — Вместо того чтобы катиться вниз по лыжне, лучше пойдем на Па де Сион и спустимся до До де Шевр[5].

— Отличная идея, — сказала Элизабет. — Но чтобы подняться, нужны чехлы из тюленьих шкур, а я их не взяла.

— Я все предусмотрел, — сказал он. — Дайте-ка мне ваши лыжи.

— У вас есть чехлы для меня?

— Нет, и мои вам будут слишком велики. Но я взял с собой пару веревок.

Он взял лыжи Элизабет, надел на них веревочную сетку и закрепил чехлы из тюленьих шкур на своих лыжах.

— Вот и все. А теперь в путь, Элизабет!