Прекрасная художница

– Уроки все равно надо было прекращать, сама графиня сказала мне, что больше ничему не может тебя научить, тебе нужен кто-то более знающий…

– Более знающий, папа?! Таких нет! Графиня самая знающая из всех!

– Это ее слова, не мои.

– Небось, вы напали на нее из-за чего-то, вот она и сказала. Леди Коррингам была добра ко мне, она никогда не смотрела на меня свысока.

– Она слишком снисходительна. Как и я.

– Вы снисходительны? Да что вы говорите?! – Лавиния зашлась истерическим смехом.

Маркус стоял, сцепив пальцы за спиной, и смотрел на дочь. Откуда в ней это своеволие? Кто научил ее перечить отцу?

– Лавиния, – процедил он сквозь зубы, – хватит. Я решил, значит, так и будет.

Девушка внезапно перестала рыдать и вытерла глаза.

– В глубине сердца, если оно у вас, конечно, есть, вы сами понимаете, что леди Коррингам абсолютно не виновата в том, что произошло. – Лавиния шмыгнула носом. – И граф тоже не виноват. Если и есть виноватый, так это Бенедикт Уиллоуби.

– Молодой Уиллоуби? С чего ты взяла?

– Дункан сказал. Мы всегда все друг другу рассказываем, еще с детства. Все придумал Бенедикт. Ему захотелось провести ночку вне школы, вот он и уговорил Дункана сказать учителю, будто вы вызываете его на несколько дней домой и чтобы он приехал с другом.

– Это я знаю от самого учителя. Рассказывай дальше.

– У Бенедикта при себе всегда много денег, гораздо больше, чем вы даете Дункану. Он решил сходить в игровой клуб, но они знали, что их туда не пустят, и потому обратились к графу Коррингаму с просьбой, чтобы он поручился за них. Граф не хотел, но Бенедикт знал, что тот обещал ее милости больше не играть, и сказал, что все ей расскажет, если он их не проведет. Граф очень не хотел расстраивать свою мачеху и потому согласился, у него и в мыслях не было навлекать неприятности на Дункана.

– А ты, выходит, посвящена даже в намерения графа?

– Он заезжал к нам, пока вы отвозили Дункана в школу.

– И ты его приняла? – недоверчиво спросил Маркус. – Как только тебе это в голову пришло!

– В этом нет ничего дурного, я была не одна, со мной была мисс Хастингс. А вы, папа, должны признать, что были неправы по отношению к графине, и разрешить мне ездить к ней.

Маркус и сам знал, что неправ.

– Я непременно поговорю с графиней, но что касается уроков, то…

– Ну почему, папа?!

– Все, Лавиния, я больше не хочу говорить об этом. Иди в свою комнату, займись чем-нибудь.

После ухода дочери Маркус несколько минут шагал по комнате, потом переоделся и приказал оседлать своего скакуна. Полезно проветрить голову, прежде чем снова ехать в Коррингам-хаус. Странно он ведет себя в последнее время. Раньше такая вспыльчивость была ему несвойственна, почему же он так изменился? И случилось это здесь, в Лондоне, когда он встретил Френсис и обнаружил, что она вовсе не пропала без него, а прекрасно жила все эти годы. А когда он увидел, какая она прекрасная мать, и лишний раз убедился, что как отец он никуда не годится, ему стало и вовсе не по себе.

Маркус пустил жеребца вскачь. Что он ей скажет? Что виноват, просит прощения?

– Стенмор! Ты здесь! – послышался голос Доналда.

– Привет, дружище.

– Ты что как в воду опущенный? Она дала тебе от ворот поворот?

– Кто?

– Прекрасная графиня, кто же еще.

– Я не делал ей предложения.

– Маркус, ты меня удивляешь. Ты что, боишься рот открыть в присутствии леди?

– Вовсе не боюсь. Напротив, слишком широко его открыл…

– Что, рассказал ей о бастарде, а она не хочет простить?

– До этого дело не дошло.

– Понял. – Доналд многозначительно кивнул. – Наверное, слыхал свежую сплетню?

– Нет. Давай рассказывай.

– Распространился слух о ребенке, и миссис Харкорт уверяет, будто это ребенок твой и… – Доналд замялся, зная взрывной темперамент друга, – графини Коррингам. Якобы вы много лет подряд были любовниками, это началось еще до твоей женитьбы, и, хотя ребенка тогда отдали кому-то, сейчас, после кончины жены, ты решил взять его и ее к себе.

– Боже мой! Воистину нет предела женской злобе, – пробормотал Маркус. Он был ошеломлен. Как он явится пред очи Френсис после всего услышанного? И что скажет?

Нет, надо как-то ухитриться сообщить ей, что он раскаивается во всем и считает себя кругом виноватым. Сейчас он к ней не поедет, но на маскараде постарается поговорить с ней наедине.

– Так что ты намерен предпринять? – ворвался в его размышления голос Доналда.

– Сам не знаю. Женщинам надо заткнуть рты, а для этого мы должны непременно разыскать ребенка и его мать. Ты сколько-нибудь продвинулся?

– Ни на шаг. Я облазил весь Лондон, разве что в высшем свете не показывал тот рисунок, и – безрезультатно. Может, женщина затесалась в высшее общество, стала дамой полусвета, чьей-нибудь любовницей…

– Нет, мы же знаем, ребенок живет в трущобах. Вполне возможно, что Пул уже нашел их, и, если это так, да помогут им небеса.

– Да нет, вряд ли. Если мой информатор не врет, Пул собрался в Дербишир подговаривать тамошних ткачей напасть на Лоскоу-Корт.

– И когда это должно произойти?

– Девятого июня, через два дня. Нам бы лучше быть там.

– Но одиннадцатого я должен быть на маскараде у леди Уиллоуби.