Такого Мэтью не испытывал еще ни разу. Дрожь пронзала его каждый раз, когда Велма поворачивалась к нему. Тело ныло от нестерпимого желания. Больше всего на свете ему хотелось подхватить ее на руки, прижаться к ее губам в страстном поцелуе, вдохнуть аромат ее волос…
Это было необъяснимо. Мэтью всегда гордился тем, что никогда не ставил желания своего тела на первое место. Даже общаясь с самыми очаровательными девушками, он держал инстинкты под контролем и никогда не понимал друзей, совершавших безумства ради одной ночи с красавицей. Да, физическая любовь, бесспорно, чудесна и доставляет много удовольствия, но желание не должно управлять человеком. Мэтью считал, что его влечение к женщине никогда не выйдет за рамки, которые он ему отводит.
Велма Кейрос в два счета доказала ему, что он жестоко ошибался. Рядом с ней все его прошлые принципы и правила казались чем-то мелким и незначительным. Его влекло к Велме с неудержимой силой, словно он был ничтожным листиком, попавшим в бурный водоворот. У него больше не было разума, он растворился в потоке страстного желания…
Мэтью чувствовал, что еще чуть-чуть, и он сорвется. Напряжение возрастало с каждой секундой. Нужно держать себя в руках. Вряд ли Велма обрадуется, если он начнет приставать к ней на пустынной дороге. Кровь бросилась ему в голову, когда он представил себе, что она подумает в таком случае. Нет, нельзя допустить, чтобы животное начало взяло верх… К тому же совсем непохоже на то, чтобы она испытывала к нему какие-либо чувства.
Думать об этом было настолько больно, что Мэтью заскрежетал зубами.
— Вам нехорошо? — встревоженно спросила Велма.
Мэтью был благодарен ей за беспокойство, но прекрасно понял, что точно так же она спросила бы любого человека. Ничто в ее голосе не указывало на то, что она волнуется именно из-за него, Мэтью, потому что он ей небезразличен.
Немедленно перестань, приказал себе Мэтью. Иначе ты сойдешь с ума.
— Все в порядке.
— Вы можете довериться мне, — настаивала Велма. — Хотя вам не верится, но я действительно умею лечить…
— Спасибо, — улыбнулся Мэтью. Мою рану ты и вправду могла бы вылечить, мелькнуло у него в голове. — Но вы так и не рассказали мне, откуда у вас такие способности к лицедейству. Сцена с костром и песней была восхитительна. Я так и представлял себе древние лечебные обряды дикарей…
— А это они и были, — сухо сказала Велма. — Но я бы не торопилась называть людей, практиковавших их, дикарями. Во многих вещах они разбирались намного лучше нас.
Мэтью прикусил язык. В присутствии Велмы он допускает одну ошибку за другой. Уж лучше бы он рассказывал ей о своих чувствах!
Но Велма сжалилась над ним и продолжала без всякой обиды:
— Моя мать на четверть индианка. Много столетий назад ее предки считались хозяевами этой земли. Искусство врачевания было очень хорошо развито у них, знания передавались по наследству из поколения в поколение. Я жалкий обломок некогда гордого и могучего племени, и умение мое невелико… Однако в сочетании с современными лекарствами оно дает весьма неплохие плоды!
Горечь, прозвучавшая в первых словах Велмы, полностью исчезла. Девушка лишь чуть-чуть приоткрыла свою душу и тут же наглухо захлопнула ее.
— Значит, вы все-таки индианка, — задумчиво произнес Мэтью. — А я было подумал, что среди ваших предков были цыгане…
— И цыгане тоже, — с готовностью подтвердила она. — А также ваши соотечественники и несколько французов. Как видите, я дитя многих наций…
И прелестное дитя, добавил про себя Мэтью.
— Но как же вы тогда очутились здесь?
— В вашем поместье? — лукаво уточнила она. Мэтью нехотя кивнул головой.
— Я прожила здесь всю жизнь, — пожала плечами Велма. — Хотя порой мне приходилось покидать любимые края надолго…
Ее голос затих, а Мэтью почувствовал, как в сердце шевелится ревность. О чем она думает сейчас? О ком вспоминает?
— Миссис Соммерс дружила с моей матерью, — вновь заговорила Велма. — И была всегда очень добра ко мне. В отличие от большинства жителей Чихаутиля. Я знала, что в «Милагросе» мне рады…
— Вас не любили в городе? — с изумлением переспросил Мэтью. Неужели эти люди слепы и глухи?
— И до сих пор не любят, — горько улыбнулась Велма. — Вы же сами сказали, меня называют колдуньей… Сейчас двадцатый век, а стоит произойти какому-нибудь несчастью, как я оказываюсь в нем виновата. И в засухах, и в проливных дождях, и в том, что старый Хуан свалился с лошади и свернул себе шею…
Догадавшись, что Велма шутит, Мэтью рассмеялся.
— Несколько раз я была вынуждена уезжать отсюда… Но я вернулась, потому что мое место здесь.
— Подождите, но ведь это лишено всякого смысла! В городе и его окрестностях полно чистокровных индейцев, неужели к ним тоже относятся с предубеждением? Это самая настоящая дискриминация.