Это оказалось ошибкой. Дыша через нос, я досчитала до десяти, дождавшись, пока комната не перестанет кружиться у меня перед глазами. Желудок явно не скажет мне спасибо после лишних телодвижений.
Застонав, я зажмурилась и попыталась встать. Во рту пересохло, и я находилась буквально в шаге от того, чтобы продемонстрировать содержимое желудка, но… Да, в сидячем положении намного лучше.
Уилл что-то пробурчал и перекатился на бок. Я взглянула на него через плечо: тихонько вздохнул, обнял подушку руками и мирно засопел. Кольцо контрастно выделялось на загорелой кожей, и, протянув руку, я потерла пальцем холодный металл. Неделя — ровно столько он носил его — и я была уверена, что мне это никогда не надоест.
Встав с кровати, я побрела в ванную.
Сходила в туалет, вымыла руки, почистила зубы и —
Чувствуя себя гораздо лучше, я вернулась в комнату и огляделась, прогулявшись взглядом по дорожке из разбросанных вещей, ведущей от двери к кровати. Прошлая ночь была отвязной… кажется. Я помнила выпивку —
И мой разум тут же прояснился. Кожу начало покалывать при воспоминании о Уилле, когда тот со стопроцентной уверенностью сказал, что я всю жизнь проживу в лаборатории.
Почему никого не заботило, когда
Снова на нервах, я направилась к гардеробу, вытаскивая вещи. Как можно тише оделась, нашла под кроватью кроссовки, схватила телефон, ключи и паспорт, разбросанные по всей квартире во вчерашнем угаре. Засунула их в застегивающийся карман куртки, вошла в комнату и выключила будильник Уилла.
Время пробежки; а Уилл пусть останется дома.
Как и год тому назад, перед нашей первой с Уиллом пробежкой — если те мои трепыхания вообще можно было назвать
Я с детства не могла стоять на одном месте. Когда я из-за чего-нибудь нервничала, то мерила шагами весь дом, а на отрезке от входной двери моей лаборатории до противоположной стены уже наверняка стерлись полы. Когда я была маленькая, отец частенько говорил, что пристегнет меня к газонокосилке — хоть какая-то польза — а то я затопчу коврик на кухне.
Выходя из квартиры, я написала Максу смс, предполагая, что они с Аннабель уже встали. К счастью, так и было, поэтому сегодняшнюю пробежку мы начинали чуть раньше обычного. Хотя «чуть» — слабо сказано.
На улице было почти темно — особенно здесь, в парке — небо окрашено в дымчато-серый и фиолетовый, а верхушки деревьев ярко засияли, когда позади них поднялось солнце.
Мне нравилось находиться здесь в это время суток — когда воздух все еще холодный и бодрящий, а людей так мало; и все, что необходимо, — это отключить мозг и просто бежать. Начиная с нашего первого совместного утра, мы с Уиллом практически каждый день бегали по этой дорожке, а после рождения Аннабель они с Максом к нам присоединились. Он утверждал, что после пробежки Анна потом еще несколько дней спит без задних ног, но все мы знали истинную причину. Ему нравилось проводить время с дочерью, а Саре — иметь утреннее время для себя.
Сегодня я услышала звук коляски, еще до того как заметила самого Макса.
— Утро доброе, миссис Самнер-Бергстром, — остановившись напротив меня, поприветствовал он. И несмотря на то, что сейчас я была зла на Уилла, при звуке моей новой фамилии желудок сделал сальто.
— Доброе, — на моих щеках появился румянец, когда я развернула одеяльце и нагнулась поцеловать самую восхитительную малышку, которая была пристегнута в самой современной коляске для бега. — И вам, мисс Анна. Как поживает наша первая красавица Нью-Йорка? Как она?
Аннабель захихикала, протянув свои ручки к кончикам моих волос и подергивая их.
— Выспалась, — ответил Макс. — Жаль, что не всем в нашем доме так повезло.
Я притворно вздохнула.