Новый, 1831 год начался с радостного и долгожданного события: вышел в свет «Борис Годунов». Ни одно произведение Пушкина не значило лично для него самого так много, как эта драма, посвященная памяти Николая Михайловича Карамзина — русского историка. В «Годунове» Пушкин выразил свои заветные взгляды на русскую историю и на роль личности в ней. Монах и летописец Пимен — глубокий мудрец и живая история святой Руси — особенно дорог был своему Творцу. В его пророческие уста он вложил монолог, в котором есть строки, поражающие точностью почти математической формулы и вместе с тем силой красоты, строки, внятные русскому сердцу:
Первые известия об успехе трагедии в Петербурге (в один день разошлись сразу 400 экземпляров) были для автора неожиданной радостью. «Вы говорите об успехе „Бориса Годунова“: право, я не могу этому поверить. Когда я писал его, я меньше всего думал об успехе. Это было в 1825 году — и потребовалась смерть Александра, неожиданная милость нынешнего императора, его великодушие, его широкий и свободный взгляд на вещи, чтобы моя трагедия могла увидеть свет. Впрочем, все хорошее в ней до такой степени мало пригодно для того, чтобы поразить почтенную публику (то есть ту чернь, которая нас судит), и так легко осмысленно критиковать меня, что я думал доставить удовольствие лишь дуракам, которые могли бы поострить на мой счет» (Пушкин — Е. М. Хитрово, 9 февраля).
Предчувствие поэта вскоре оправдалось. Не только недоброжелатели, но и некоторые друзья не приняли «Бориса». «„Годунов“ раскупается слабо. Пушкин точно издал его слишком и слишком поздно. Добро бы хоть в эти пять лет поправлял его, а то все прежнее и все не то, чего ожидать следовало» (Языков). Вслед за этим грянули критические залпы из «Московского телеграфа» и «Телескопа».
«Язык русский доведен в „Борисе Годунове“ до последней, по крайней мере, в наше время, степени совершенства; сущность творения, напротив, запоздалая и близорукая: и не могла ли она не быть такою даже по исторической основе творения, когда Пушкин рабски влекся по следам Карамзина в обзоре событий…»
«Что это сделалось с нашей словесностью? Все исписались, хоть брось! Легко ли — сам Пушкин, которого я прежде читывал с удовольствием… что с ним сталось… что он так замолк?» — «А „Борис Годунов“?» — подхватил один из собеседников. «Не говорите вы об этом несчастном произведении! — прервала дама, вступившая было в состязание с ученым. — Я всегда краснею за Пушкина, когда слышу это имя!.. Чудное дело!.. Уронить себя до такой степени… Это ужасно!.. Я всегда подозревала более таланта в творце Руслана и Людмилы; я им восхищалась… но теперь…» — «Не угодно ли выслушать прекрасные стихи, которые я нарочно выписал из одной петербургской газеты в Английском клубе?…» — «Это насчет „Бориса Годунова“? Прочти-ка, прочти…»
Все захохотали и многие закричали: браво! прекрасно! бесподобно!
Но эти неприятные издевки были ничтожными уколами по сравнению с настоящим горем. Вечером 18 января Пушкин получил известие о внезапной смерти нежно любимого друга Антона Дельвига. «Без него мы точно осиротели… Свадебные хлопоты показались мелочными и ненужными перед лицом смерти…»