Прекрасная незнакомка

— Разве со мной это бывало? — весело сказал он.

— Нет, но коль скоро я выдвигаюсь в сенат, то гонка будет крутая. Мой конкурент — маньяк нравственности, и если кто-либо даже из отдаленной родни моей натворит что-то неприличное, меня с дерьмом смешают.

— Не забудь предупредить маму, — пошутил он, но Кэ ответила незамедлительно и с полной серьезностью:

— Уже предупредила.

— Ты шутишь? — Он расхохотался при одной мысли, что его элегантная, статная, моднейше одетая, седовласая мать совершит нечто недостойное, способное опрокинуть надежды Кэ на место в сенате или где-либо еще.

— Я не шучу, я серьезно. Нельзя же, чтоб у меня в ближайшее время возникли сложности? Нельзя допустить ни глупости, ни скандала.

— Какой стыд!

— Это ты о чем?

— Не знаю… Подумываю вот, не завести ли роман с бывшей поблядушкой, только что вышедшей из тюрьмы.

— Ах как смешно. Я на полном серьезе говорю.

— К сожалению, похоже, что так. В любом случае, вручи-ка мне свод наставлений, когда я приеду в Нью-Йорк. А до той поры постараюсь вести себя смирно.

— Постарайся, и дай Мне знать, когда соберешься сюда.

— Зачем? Чтоб устроить мне нечаянное свидание с Рэчел? Боюсь, госпожа депутат Вилард, что даже ради твоей карьеры я на это не соглашусь.

— Дурак ты.

— Допустим. — Но сам он больше уж так не считал. Отнюдь не считал. Закончив разговор с Кэ, и поглядывая в окно, поймал себя на том, что думает не о Рэчел, а о той женщине, сидевшей на ступенях. Смежив веки, он видел ее, видел безупречно изваянный профиль, огромные глаза, нежные губы. Не приводилось ему встречать женщину столь красивую и столь влекущую. И сидел он у стола, закрыв глаза, думая о ней, потом со вздохом покачал головой, открыл глаза и поднялся. Смешно мечтать об абсолютно незнакомой даме. Осознав, что глупит, Алекс усмехнулся и вычеркнул ее из памяти. Что за резон влюбиться в прекрасную незнакомку. Однако спустившись из кабинета приготовить себе ужин, он не мог не признаться себе, что вспоминает ее снова и снова.

ГЛАВА III

Солнце заливало комнату, искрилось на бежевом шелке кровати и обитых им же стульев. Комната была просторная, удобная, высокие стеклянные двери смотрели на залив. Из будуара, примыкавшего к спальне, отрывался вид на мост Золотых Ворот. В каждой из комнат было по беломраморному камину, висела строгого отбора французская живопись, бесценная китайская ваза помещалась в углу, вставленная в инкрустированный шкафчик стиля Людовика XV. Близ окон стоял изысканный стол того же стиля, способный преобразить в карликовую любую комнату, но только не эту. Она была красивая, громадная, чистая и прохладная. Следом за будуаром находилось небольшое помещение, наполненное книгами на английском, испанском, французском. Книги — главная отрада бытия для Рафаэллы, и стоит она именно здесь, застыв на мгновение, чтобы кинуть взгляд на бухту. Девять часов утра, на ней идеального покроя черный костюм, пригнанный точно по ней, неназойливо, с особым вкусом подчеркивающий изящество и совершенство ее фигуры. Костюм ей сшили в Париже, как по преимуществу и остальной гардероб, не считая того, что она покупала в Испании. В Сан-Франциско она почти не приобретала одежду. Почти никогда не выходила, не выезжала. Была в Сан-Франциско невидимкой, тут редко вспоминали ее имя, а ее саму вовсе не встречали. Для большинства ее облик трудно было ассоциировать с миссис Джон Генри Филипс. Да еще такой облик! Попробуй представить себе безупречную красавицу-белоснежку с огромными глазами. Когда она выходила замуж за Джона Генри, какой-то репортер написал, что выглядит она сказочной принцессой, и пустился разобъяснять, из чего это следует. Но в это октябрьское утро на залив смотрела не сказочная принцесса, а крайне одинокая молодая женщина, накрепко замкнувшаяся в своем мире одиночества.

— Ваш завтрак подан, миссис Филипс.

Горничная в накрахмаленном одеянии стояла в дверях, ее реплика прозвучала, ровно приказ, так подумалось Рафаэлле, да и всегда на нее производила сходное впечатление прислуга Джона Генри. То же самое ощущалось и в доме отца в Париже, и в доме деда в Испании. Не могла она отделаться от чувства, что командуют именно слуги — когда ей вставать, когда одеваться, когда обедать и когда ужинать. «Мадам, вам подано», — так объявлялся ужин в парижском отцовском доме. А ежели мадам не желает таковой «поданности»? Если хочет просто бутерброд, хочет съесть его, сидя на полу у огня? Или если желается ей на завтрак получить блюдце мороженого, а не гренки с омлетом? Сама эта идея заставила улыбнуться Рафаэллу на обратном пути в спальню. Она убедилась, что все готово. Чемоданы аккуратно составлены в углу, все шоколадного цвета, из замши, мягкой как для перчаток; здесь же вместительная сумка, в которой Рафаэлла повезет подарки для матери, тети, кузин, свою бижутерию, чтение на самолетный рейс.