Прекрасная тьма

— А что? — спросила Лена, глядя на меня, как маленький ребенок в ожидании сюрприза.

— Может, сначала спустимся? А то еще разобьемся насмерть!

— Не разобьемся, трусишка!

Я залез в задний карман джинсов. Подарок — так себе, ничего особенного, но я уже давно приготовил ей этот маленький сюрприз и искренне надеялся, что он поможет Лене вновь стать самой собой.

Я протянул ей крошечный маркер на брелке для ключей.

— Смотри, можешь носить его на своем ожерелье, вот так!

Стараясь не свалиться, я дотянулся до ожерелья Лены. Она никогда не снимала его. С него свисало множество амулетов, вещей, которые имели для Лены особое значение, — расплющенная монетка из автомата в «Синеплексе», куда мы ходили на первое свидание. Серебряная луна, которую Мэкон подарил ей на зимний бал. Пуговица от жилетки, которая была на ней в тот дождливый вечер, когда я подвез ее домой. Эти воспоминания принадлежали Лене, она всегда носила их с собой, словно боялась, что если потеряет ожерелье, то вместе с ним лишится и воспоминаний о редких в ее жизни моментах настоящего счастья.

Я прикрепил маркер к цепочке со словами:

— Теперь ты можешь писать везде.

— Даже на потолке? — взглянув на меня то ли с иронией, то ли с грустью, спросила она.

— Даже на водонапорных башнях.

— Он просто замечательный, — тихо сказала Лена, снимая с маркера колпачок.

Не успел я и глазом моргнуть, как она нарисовала сердечко. Черным маркером на белой краске, на самом верху водонапорной башни Саммервилля!

Однако мое счастье длилось недолго. В следующую минуту мне показалось, что я падаю. Потому что Лена думала совсем не о нас, а о своем дне рождения.

О семнадцатой луне. Она уже начала отсчет.

В центре сердца она написала не наши имена, а число оставшихся дней.

5.16 ЗОВ

Я не стал спрашивать Лену, зачем она написала это число, когда мы были на водонапорной башне, но все время думал об этом. Да и как я мог забыть, если весь прошлый год мы занимались подсчетом дней до точки невозврата? Когда я наконец спросил у нее, что это за число, до какой даты теперь она считает дни, она промолчала в ответ. Мне показалось, она и сама не знает.

Час от часу не легче.

Насколько я мог судить, Лена так ничего и не написала в своем блокноте. Она носила крошечный маркер на ожерелье, но он выглядел совсем новым, как в тот день, когда я купил его в «Стой-стяни». Странно, раньше она все время что-то писала — на ладонях, на поношенных «конверсах», которые она теперь, кстати, тоже надевала редко и в основном носила старые черные ботинки. Изменилась даже прическа: Лена убирала волосы в тугой пучок, словно пытаясь обуздать их магию.

Мы сидели у меня на крыльце — на том самом месте, где Лена впервые рассказала мне, что она чародейка, впервые поделилась своей тайной со смертным. Я притворялся, что читаю «Доктора Джекила и мистера Хайда». Лена уставилась на пустые страницы блокнота со спиральным переплетом, как будто тонкие голубые линеечки могли решить все ее проблемы.

Когда я не разглядывал украдкой Лену, то смотрел на улицу. Сегодня отец возвращается домой. Мы с Эммой навещали его раз в неделю в приемный день с тех пор, как моя тетя устроила его в «Голубые дали». Нельзя сказать, что все стало как раньше, но надо признать, он снова вел себя как нормальный человек. Но я все равно нервничал.

— Приехали, — раздался сзади голос Эммы.

Она стояла на крыльце в фартуке со множеством карманов, который всегда надевала по особым случаям, и теребила висевший на шее золотой амулет. Я посмотрел на улицу, но там не было никого, кроме Билли Уотсона, проезжавшего мимо на велике. Лена наклонилась и прищурилась.

«Я не вижу машины».

Я тоже не видел, но знал, что она появится через пять секунд. Эмма гордилась своими способностями к ясновидению. Она бы не сказала, что они приехали, если бы не знала, что они уже подъезжают.

«Сейчас увидишь».

И действительно, белый «Кадиллак» моей тети как раз вывернул на Коттон-бенд. Окна в машине тети Кэролайн были опущены — она называла это «включить кондиционер на 360 градусов», и я увидел, как она машет мне рукой, еще за квартал. Я встал, но Эмма отодвинула меня в сторону и пролезла вперед.

— Ну же, давай! Твой папа заслуживает достойной встречи!

На самом деле это означало: «Немедленно оторви свою задницу от крыльца, Итан Уот!»

Я сделал глубокий вдох.

«Ты в порядке?»

Карие глаза Лены сверкнули на солнце.

«Да», — соврал я. Думаю, Лена прекрасно все поняла, но ничего не сказала. Я взял ее за руку и сразу же ощутил ставший за последнее время привычным холод и поток электричества, сейчас больше напоминающий обжигающий мороз.

— Митчелл Уот! Только посмей мне сказать, что ты там ел чужие пироги! Ты выглядишь так, будто свалился в банку с печеньем и так и не смог из нее выбраться!

Папа со знанием дела промолчал и покачал головой. Эмма вырастила его, и он знал, что в ее шутках и колкостях больше любви, чем в самом теплом объятии.