Прекрасная тьма

В коридор из кухни вышел отец. Этого я боялся больше всего — сейчас он начнет просить прощения и пытаться объяснить, почему почти год не обращал на меня ровным счетом никакого внимания.

— Да, конечно.

Не думаю, что мне хотелось выслушивать все это.

Я уже не сердился на него. Когда я чуть не потерял Лену, то в каком-то смысле понял, почему папа слетел с катушек. Я не мог себе представить, как можно жить без Лены, а папа любил маму больше восемнадцати лет. Теперь я сочувствовал ему, но боль от обиды все же не уходила. Папа провел рукой по волосам и подошел ближе.

— Я просто хотел сказать тебе, что мне очень жаль. — Он замолчал и уставился в пол. — Не знаю, как это произошло. Однажды я сидел в кабинете и писал, а на следующий день не мог думать ни о чем, кроме твоей матери, — сидел в ее кресле, вдыхал запах ее книг, представлял, как она читает, заглядывая мне через плечо.

Он внимательно разглядывал собственные ладони, как будто говорил с ними, а не со мной. Может, его в «Голубых далях» этому приему обучили.

— Это было единственное место, где я чувствовал, что она рядом: я просто не мог отпустить ее.

Папа посмотрел на старинный потолок с лепниной, и из уголка глаза медленно скатилась слезинка. Папа потерял любовь всей своей жизни и запутался, словно шерсть от старого свитера, который решили распустить. Я видел, как с ним все это происходит, но ничего не сделал. Возможно, в том, что случилось, виноват не он один. Я знал, что он ожидает в ответ улыбку, но улыбаться мне совсем не хотелось.

— Понимаю, пап. Жаль, что ты ничего мне не сказал. Знаешь, я тоже очень по ней скучаю.

— Я не знал, что тебе сказать, — помолчав, с трудом произнес он.

— Ничего, все в порядке.

Не знаю, правду ли я говорил, но на лице у папы появилось выражение крайнего облегчения. Он подошел ко мне и на секунду крепко обнял.

— Теперь я здесь. Хочешь поговорить?

— О чем?!

— Ну, о том, что нужно знать, когда у тебя появляется девушка.

Вот уж о чем мне точно не хотелось с ним разговаривать.

— Пап, нам совершенно не обязательно…

— Знаешь, у меня богатый опыт. За годы жизни с твоей мамой я узнал пару важных вещей о женщинах.

Я стал судорожно готовить пути к отступлению. Еще немного, и я выпрыгну в окно кабинета и перелезу через ограду!

— Ну, в общем, если ты когда-нибудь захочешь поговорить со мной о… ну, о… о чувствах, — неожиданно закончил он.

— О чем? — переспросил я, едва не рассмеявшись ему в лицо.

— Эмма сказала, что Лена очень тяжело переживает смерть дяди. Что она на себя не похожа. Что она лежит на потолке. Отказывается ходить в школу. Закрывается от меня. Залезает на водонапорные башни.

— Нет, с ней все в порядке.

— Ну, женщины — существа с другой планеты.

Я кивнул, стараясь не смотреть ему в глаза. Он даже не подозревал, насколько прав.

— Я очень любил твою маму, но больше половины времени я понятия не имел, что творится у нее в голове… Отношения — штука непростая. Хочу, чтобы ты знал, что можешь спросить меня о чем угодно.

Ну что я могу спросить у него? Что делать, когда твое сердце перестает биться от простого поцелуя? Когда стоит, а когда не стоит читать мысли своей девушки? Каковы ранние признаки того, что ее навеки объявили светлой или темной?

Он положил руку мне на плечо, потом убрал, а я так и не смог сказать ему в ответ ни слова. Он посмотрел в сторону кабинета — на полпути в коридоре висел портрет Итана Картера Уота. Я все еще не привык к нему, хотя сам повесил его на это место на следующий день после похорон Мэкона. Портрет пылился, завернутый в простыню, всю мою жизнь, и мне показалось, что это неправильно. Итан Картер Уот дезертировал с войны, в которую не верил, и умер, пытаясь защитить чародейку, которую любил. Я взял молоток, вбил в стену гвоздь и повесил портрет на стену, потому что чувствовал, что поступаю правильно. Потом зашел в папин кабинет и собрал разбросанные по полу листы бумаги, в последний раз посмотрев на нарисованные на них каракули и круги — живое подтверждение того, какой глубокой может быть любовь и как долго может не проходить боль от потери. Я прибрался и выкинул все листы в мусорный бак. Это тоже казалось правильным.

Папа подошел к картине и посмотрел на нее словно в первый раз:

— Давненько мы не виделись с этим парнем!

— Я решил повесить ее сюда, надеюсь, ты не против. Просто мне показалось, что ей тут самое место, а то что она пылится под какой-то старой простыней! — обрадовавшись смене темы, затараторил я.

Минуту папа смотрел на портрет юноши в форме Конфедерации.

— Когда я был маленький, этот портрет всегда был замотан в простыню. Бабушка с дедушкой не любили говорить о нем и не горели желанием вешать на стену портрет дезертира. Когда дом перешел мне, я нашел портрет на чердаке и перенес его в кабинет.

— А почему ты не повесил его? — удивленно спросил я.