Прекрасная тьма

— Твои родители познакомились в Дьюке, когда мы писали диссертацию. Твоя мама уже стала хранительницей и проводила много времени в тоннелях под Гэтлином, она перемещалась между Lunae Libri и университетом. Она не жила в этом городе, в мире ДАР и миссис Линкольн. Она переехала в Гэтлин из-за твоего отца. Вышла из тьмы на свет, и поверь мне, для нее это оказалось не очень-то легко. Твой отец спас ее от себя самой, когда все мы оказались беспомощны. Даже мы с Мэконом.

Я посмотрел на лимонные деревья, отбрасывающие тень на могилу Мэкона, и на могилу моей матери сразу за ними. Вспомнил, как папа стоял там на коленях. Вспомнил о Мэконе, принявшем смелое решение быть похороненным здесь только ради того, чтобы лежать в тени того же дерева, что и моя мама.

— Она переехала в город, где все считали ее чужой, только из-за того, что твой отец не хотел уезжать, а она полюбила его, — повторила Мэриан, взяв меня за подбородок. — Просто он не был ее первой любовью.

Я с облегчением вздохнул. По крайней мере не все в моей жизни оказалось гигантской ложью. Она любила моего отца, несмотря на то что любила и Мэкона Равенвуда. Я взял арклайт из рук Мэриан. Мне хотелось подержать его — в нем заключались частички их обоих.

— Она так и не нашла ответа, так и не узнала, как смертные и чародеи могут быть вместе.

— Не знаю, возможно ли это. — Мэриан обняла меня, и я положил голову ей на плечо. — Ты — проводник, Итан. Кому знать, как не тебе?

Почти год назад я впервые увидел стоящую под дождем Лену. С тех пор ответа на этот вопрос у меня так и не появилось. Как и у моей мамы. Пока что у меня были одни неприятности. Неужели и с ней все было точно так же? Я посмотрел на шкатулку в руках у Мэриан и спросил:

— Поэтому мама умерла? Потому что пыталась найти ответ на этот вопрос?

Мэриан взяла меня за руку и отдала мне шкатулку, плотно сомкнув вокруг нее мои пальцы:

— Я рассказала тебе то, что знаю. Делай свои выводы сам, я не могу вмешиваться. Таковы правила. Перед лицом великого порядка вещей — я ничего не значу. Как и все хранители.

— Это неправда.

Мэриан много значила для меня, но я не мог сказать ей об этом. Моя мама тоже много значила — но это и так понятно. Мэриан улыбнулась и добавила:

— Я не жалуюсь. Я сама выбрала этот путь, Итан. Не всем дано выбирать свое место во Вселенной, в великом порядке вещей.

— Ты имеешь в виду, что Лене это не дано? Или, например, мне?

— Ты имеешь значение, нравится тебе это или нет, — ответила она, убирая челку с моих глаз, совсем как мама. — Лена — тоже. Это нельзя назвать выбором. Истина есть истина. Она редко бывает чистой и никогда — однозначной, как говорил Оскар Уайльд.

— Не понимаю.

— Любые истины легко понять, когда они открыты. Сложность в том, чтобы открыть их.

— Тоже Оскар Уайльд?

— Галилей, отец современной астрономии. Еще один человек, который решил сам найти свое место в порядке вещей и подвергнул сомнению идею, что Солнце вращается вокруг Земли. Он лучше, чем кто-либо другой, знал, что истину не выбирают. Мы можем только решить, что с ней делать.

Я взял шкатулку, потому что в глубине души понимал, о чем говорит Мэриан, хоть и мало что знал о Галилее, и еще меньше — об Оскаре Уайльде. Я стал частью всего этого, даже если мне это и не нравится. От этого не убежать, и прекратить видения — не в моей власти.

Мне остается только решить, что со всем этим делать.

6.17 ПРЫЖОК

К вечеру я с трудом дополз до кровати и изо всех старался не заснуть, чтобы не видеть снов. Говорят, что обычно снится то, о чем подумаешь в последний момент перед тем, как заснуть. Я старался не думать о Мэконе и маме, но эта история никак не шла у меня из головы. Я так устал думать о том, чтобы не думать о них, что и сам не заметил, как провалился в полную темноту, а потом…

…потом моя кровать превратилась в лодку.

Над головой мерно покачивались ветви плакучих ив, а над ними простиралось нереально голубое небо без единого облачка. Я повернулся и увидел шершавые доски, выкрашенные в ярко-голубой цвет, совсем как потолок у меня в спальне. Я лежал то ли в каноэ, то ли в лодке, которая плыла по реке.

Я сел, и лодка закачалась. С борта в воду соскользнула маленькая белая ладошка, и тонкий пальчик дотронулся до воды. Я смотрел на рябь, вдруг исказившую гладкую, как стекло, поверхность реки, где отражалось идеальное небо.

На корме, лицом ко мне, лежала Лена, одетая в белое платье, как из старинных черно-белых кинофильмов. Кружева, ленты и крошечные жемчужные пуговки. Она держала в руках черный кружевной зонтик, ее волосы, ногти, даже губы — все было черного цвета. Лена лежала на боку, одна рука свисала через борт, касаясь воды.

— Лена?

— Я замерзла, Итан, — с улыбкой сказала она, не открывая глаз.

— Но ведь сейчас лето, вода теплая! — удивился я, глядя на ее руку, по запястье погрузившуюся в воду.