Прекрасная второгодница

— Нет, папа, — ответил Костя. — Да и на что она нам? Будет стоять и гнить, вон у Жоры Мартышкина… Кстати, как у него семейная жизнь?

Все посмотрели на Игоря. Игорь сидел и делал вид, что ничего не слышит. «Ну, — думал он, — теперь начнут обрабатывать Костю. Но мы опередим. Опередим!»

— Ай, бог с ней, с машиной, — сказала мама. — А твоему Мауну спасибо от меня, от домохозяйки: угадал. Вот ведь чужой человек, а угадал.

Связка перламутровых ложек сияла у нее в руках, как букет.

— А ты, старик, что хмуришься? — Костя положил руку отцу на плечо. — Доволен, куряка? Доволен?

— Красиво, — пробормотал отец, вертя в руках трубку.

— Ну, еще бы, — улыбаясь, сказал Костя. — Ши Сейн старался. Резчика нанял в дельте, там они славятся, а дерева у них разного нет. Он и дерево доставил и образцы. Там его, кстати, и водяная змея укусила.

— Змея? — Мама охнула. — Настоящая? Водяная?

— Ну да. Неделю ходил, как лунатик, стоя засыпал, потом ничего, оклемался. Сам виноват: вольно ему было купаться.

— Где? В дельте? — спросил отец. — А что, там не купаются?

— Ну, только такие идиоты, как Ши Сейн и твой сын. Нас лейтенант предупреждал: в воду — ни шагу. Ши Сейн вперед заходит, ладошками по воде хлопает, а я за ним.

— Как это? — переспросил отец. — Он впереди, а ты за ним?

— Ну, я-то хотел наоборот, да он не позволил. Я, говорит, тебя сюда завез, и мне твои родители не простили бы… А отыскала его змея без меня. Он далеко заплывал, любил лежать на воде кверху пузом. Ну, и случилось. Я не поверил сначала. А лейтенант говорит: ничего, отоспится. Потом, когда мы отплыли на пакетботе, с палубы было видно: кишат, как макароны, только головки приподняты. Вода в дельте мутная, вблизи не видно, только сверху. — Наступила тишина. — Ладно, — сказал Костя, — не кручиньтесь, все позади. Больше не повторится.

Мама пригорюнилась, потом заплакала.

— Ради меня, Костенька, ради нас.

С ложками в руках она стояла и плакала, старенькая, толстенькая, краснощекая. Костя подошел к ней, погладил ее по голове, отобрал у нее ложки.

— Намусорил я тут, — сказал он. — Вы прибирайтесь пока, а мы с Гошкой пойдем бананы жарить.

На кухне, пока Костя чистил и резал бананы (обращаясь с ними так бесцеремонно, как иная хозяйка с магазинным картофелем), Игорь смотрел на него, не отрываясь. Виски и брови у Кости были седые… и эти белые пятна на руках…

— Костя, — вполголоса окликнул его Игорь. — Слышишь, Костя?

— Ау, — отозвался брат. — Ты хочешь спросить, что с руками. Не бойся, это от солнца. Скоро пройдет.

— Нет, я не о том… — Игорь помедлил. — Скажи мне, Костя, ты был ранен?

Брат вскинул голову, сухо засмеялся, не глядя на Игоря. Худые руки его продолжали работать.

— С чего ты взял? — спросил он. — Кто это мог меня ранить?

— Ну, инсургенты… — смутился Игорь.

— Хм, инсургенты. — Брат покачал головой. — Воображение у тебя, однако… Сковородка готова? Топленое масло есть? — Он говорил все это, глядя высоко перед собою, а не на Игоря, как слепой.

— Все хорошо, Костя? — настойчиво спросил Игорь, заглядывая ему в лицо. — Все у тебя хорошо?

Долго Костя не отвечал. Сковородка шипела.

— Только при маме… — проговорил он с трудом, — при маме таких вопросов не надо. Все будет хорошо.

Он уложил на сковородку первую партию банановых долек и, хлопнув на ходу Игоря по плечу, пошел (который раз уже) мыть руки. Он тоже был аккуратистом, его брат.

7

Весна в этом году обещала быть редкостно дружной: стояли пасмурные теплые дни, по ночам еще иногда подваливал снег, но, не успев лечь, тут же начинал таять. Ветки деревьев, обдутых сырыми ветрами, стали живыми и гибкими, кое-где, особенно между домов, они уже были облеплены коричневыми и желтыми почками, которые только что не жужжали, как пчелы. Асфальт был влажен и гол, снег лежал еще грязными кучами во дворах, под кустами, под скамейками в скверах, но и там усиленно таял. Пахло водой.

Игорь и Костя возвращались из овощного с картошкой. Взяли сразу двадцать кило и несли авоську вдвоем. Игорь то и дело с беспокойством поглядывал на брата: ему не нравилось, как Костя дышит, редко и глубоко, с какими-то судорожными паузами. Несколько раз Игорь порывался взять авоську на себя, но Костя молча смотрел на него и загадочно усмехался.

— Что ты так дышишь? — не вытерпел наконец Игорь. — Устал? Давай передохнем.

— Тебе, я вижу, в сиделки не терпится? — весело спросил его брат. — Не торопись, Гоша, успеешь. А дышу потому, что воздух вкусный. Давно таким не дышал.

Говоря это, он замедлил шаги и огляделся. Они шли по скверу, который лет через тридцать обещал стать дремучим, но пока что имел какой-то карантинный вид. Все деревца, чуть выше человеческого роста, белыми тряпочками привязаны были к подпоркам. Впрочем, дома по обе стороны, светлые, ровные, казались вычерченными прямо на сером небе, к ним очень шло это призрачное и трогательное обещание сквера.

— Ладно, присядем, — сказал Костя, помедлив. — Все равно, где-то поговорить надо.