Прекраснейшая мерзость (СИ)

Несмотря на многотысячелетний опыт, воин проигрывал, ибо даже совершенное оружие в самых сильных и опытных руках не способно навредить тому, чего существовать, как в реальности, так и в Ирреальности не может, ведь все вокруг для меня всего лишь сказка, нереальная и не способная навредить. Его секира рвала мои сотканные из Кровавого пламени и остатков всех поверженных мной врагов латы, вырывала гротескные лапы, предназначенные лишь для разрушения, но неизменно отскакивала от того, что составляет мою суть и отрицало само существования всего вокруг, медленно срастающейся с моим огненным доспехом души.

Могучий воин пал, разодранный моими когтями. Он был достойным противником, да и я уже подрастерял боевой кураж, в порыве которого я и достойных воинов в небытие отправлял, поэтому я не впаивал его в свой доспех, ограничившись лишь брызгами и ошметками, что щедро вырывал из его тела, да секирой, что перешла мне по праву победителя.

С этим боем пелена ярости, в которой я сжигал боль предательства и утрат стала спадать и я, наконец, стал задаваться вопросом. А, в общем-то, что я только что творил? И не известно до чего бы я так додумался, если бы не появлялось оно!

Прекраснейшей создание, которое я видел и ощущал в своих обоих жизнях оно было совершенно грациозно и... омерзительно. Вся эта слащавая грациозность и невесомость... все эти изгибы, предназначенные для соблазнения, а не разрушения. Все это... Мерзость!

В порыве вновь проснувшейся ярости я набросился на эту многорукую тварь, что только и ждала подобного, ее удары были подлы, она завораживала своими движения, заставляя сам Варп плясать в пурпурном развратном танце. Ее грациозность разрывала мою броню, словно та не была из тел ирреальных тварей, способных выдержать взрыв звезды. Но Вихрь, как и секира недавно побежденного война не была способна навредить моей уже успевшей обрасти некоторыми наростами душе. Совершенно отдавшись ярости я даже не заметил, как к Кроваво-красному Варпу присоединился ленивый болотно-зеленый, от которого ощущалось искреннее переживая и буквально отеческая любовь, показался незримо постоянно присутствовавший и до этого вечно изменчивый, старающийся держаться как можно дальше от болотно-зеленого, но при этом не забывая ущипнуть того как-нибудь побольнее, попутно удерживая кроваво-красный, и не позволяя тому даже приблизиться к пурпурно-розовому, журчащему и изящно извивающемуся. Все они наблюдали, как порожденный красивейшей и от этого отвратительнейшей твари вихрь энергий Эмпирей, подпитываемый всеми четырьмя проявлениями Варпа, стал перемалывать и саму тварь, попутно, словно снег, в буран, нанося на мою душу всю эту получившуюся и мгновенно становившуюся цельной с моей сутью субстанцию. Последним слоем на мою душу легла как раз бесконечно долгое мгновение назад перемолотая Суть той твари, с которой я недавно бился. И внезапно я ощутил целостность. То, что невозможно смешать во мне смешалось, порождая мириады парадоксов и логических сингулярностей, и впервые с момента моего вышвыривания в Варп я испытал умиротворение. Клубящий вокруг меня цветастый Варп стал из колючей раскаленной добела лежанки мягкой периной. Я ощутил, как меня по отечески гордо, одновременно с этим грубо но одобрительно, хитро и лукаво, и любяще ласково огладил сам Эмпирей. Это было чертовски приятно, я был готов отдаться этим ощущениям, растянув их на бесконечные мгновения, как тут ощутил нечто странное.

Пурпурный переливчатый Варп, за неопределённое время моего пребывания на пороге нирваны, оттеснил в стороны болотно-ленивый и пытавшийся урезонить клокочуще кроваво красный изменчивый синий. Он словно обволок меня всего. Он был ласков, от него шла пылкая неугасающая страсть, сладость и обещание показать все грани удовольствий. Это было не противно , ибо фальши в пылкой страсти не было ни на йоту, но при этом было странно и... щекотно?

Тогда я обратил свой взор внутрь себя и обнаружил, что все четыре проявления Варпа оплели мою неподвластную им душу, и сотканные из них тоненькие жгутики оглаживали ее толи, пытаясь расслабить, толи ища малейшие трещинки в броне Отрицания. Но главное, все это было частью меня и никого боле, от чего подобные попытки проникнуть в мою душу не казались аномальными и не вызывали отторжения. Это касалось всех цветов кроме пурпурно-изящного. Нет, этот цвет также был частью меня, но вот в отличие от остальных к нему, сквозь все остальной пробился Пурпурный Варп снаружи и напитывал его, утолщая жгутики-щупы и заставляя их все настойчивее щекотать мою Душу. С каждым моментом этот пурпурный Варп ощущался все менее моим, и родным становясь из части целого паразитом и вторженцем, пробуждая тем самым древнейшие из инстинктов, что я приобрел вместе со многими слоями нанесенного на мою душу мяса.