Прекрасное и истина

[Своей оценкой (на мой взгляд, крайне несправедливой), даваемой Аленом художнику, превращенному в натуралиста (также совершенно необоснованно, хотя в романе, вероятно, и можно встретить авторские высказывания, в какой-то степени подталкивающие к подобного рода выводу, которому присущ поверхностный характер), и относящейся как к творчеству Пруста, так и к самому писателю, философ, вероятно не желая того, в известном смысле отсылает читателя к грандиозной идее цветов зла, идее, антиномично объединяющей в себе идеально прекрасное и предельно, «прекрасно безобразное», бесконечно доброе и «искренне» злое, глубоко гуманистическое и античеловечное, – идее, рожденной творчеством его гениального соотечественника Ш. Бодлера.]

однако искусный.

Ложные боги

Идея наследственности – доктрина, потерпевшая полный крах. Однако романисты об этом пока не уведомлены. В творчестве даже тех из них, кто, в соответствии с определенными структурой, образом действия и обстоятельствами, специально анализируют сферу поступков и страстей, еще часто обнаруживает себя идея наследственности, что напоминает появление древних богов в оперном спектакле.

[Еще один пример, на мой взгляд, излишне поспешного в своей категоричности вывода Алена. Ведь не стоит забывать, что критикуемая им идея – во всяком случае в контексте французской литературы – имеет не только давние, но и в течение многих десятилетий сохранявшие известную прочность – во всяком случае на протяжении его жизни – традиции. Для подтверждения этой мысли достаточно вспомнить творчество не только Стендаля, Бальзака и, конечно, Золя, но и младших современников философа – того же М. Пруста, Р. Мартена дю Гар, А. Труайа, Ф. Мориака, Ф. Эрриа и других французских писателей – авторов достаточно известных и более или менее развернутых семейных хроник.]

Бессознательное – еще один персонаж, пригодный на все случаи жизни (à tout faire). Но я полагаю, что эти два божества

[Имеются в виду «обожествляемые», по мнению Алена, идея наследственности и бессознательное.]

представляют собой одно целое, выступая под двумя разными именами. Эти фантомы идей обнаруживаются еще у Марселя Пруста,