Прекрасное искупление

— Меня не очень часто удается удивить. Должно быть, я был еще большим придурком чем обычно, пытаясь сделать так, чтоб никто ничего не узнал. А затем, когда до меня дошло, что я подвергаю тебя опасности…

Я дотронулась пальцем до его губ, а затем осознала, что могу поцеловать их, если захочу. Я сразу же воспользовалась этой возможностью. Его губы были мягкими и теплыми, и мне было трудно отстраниться, но даже когда я попыталась, Томас положил руку мне на щеку, удерживая меня и лаская мой язык своим.

Боже мой, он был совершенным. Я мысленно отругала себя за то, что ждала так долго, чтоб позволить себе насладиться им.

Когда он наконец — то отпустил меня, то отстранился лишь на несколько сантиметров, проводя своими губами по моим.

— Я всегда был жаворонком, но я понятия не имею, как мне вылезти из этой кровати, когда в ней лежишь ты.

— Томми! — крикнул снизу Джим, — Тащи сюда свою задницу и приготовь омлет твоей мамы!

Томас моргнул.

— Эта мысль сама только что пришла мне в голову.

Я надела свободную майку и длинную юбку. Томас сначала надел через голову белую футболку с V — образным вырезом, а затем шорты цвета хаки.

Он потер руки.

— Холодно, чёрт побери, — сказал он, просовывая руки в свою спортивную кофту, — Но я не хочу умереть от жары, когда мы выйдем из самолета в аэропорту Шарлотта — Амалия.

— У меня была та же идея, — сказала я, надевая свой свитер.

— У меня должна быть… — Он открыл свой шкаф и снял что — то с вешалки, прежде чем отдать это мне.

Я взяла серую толстовку с капюшоном, с темно — синей надписью УШЭ ДИКИЕ КОТЫ. Она была среднего мужского размера.

— Когда ты ее носил? Когда был ребенком?

— Когда был студентом первого курса. Можешь надеть ее.

Я сняла свой свитер и натянула через голову его толстовку, чувствуя себя невероятно глупо из-за того, как по-дурацки я в ней выгляжу.

Мы упаковали несколько вещей, которые вытащили из нашего багажа, а потом Томас снес наши чемоданы вниз, пока я расчёсывала свои спутанные после секса волосы. Я заправила постель и собрала грязное белье, но прежде чем уйти, я в последний раз оглядела комнату. Она была начальным пунктом того, что должно было произойти, чем бы это ни было.

Я спустилась по лестнице, улыбаясь Томасу, стоящему напротив плиты и его отцу, держащего соль и перец.

Джим пожал плечами.

— Никто, кроме Томми, не умеет готовить омлет так, как Диана, поэтому я ем его, когда есть такая возможность.

— Как-нибудь я обязательно попробую этот омлет, — сказала я, улыбаясь еще шире, когда Томас повернулся и подмигнул мне, — Где у вас прачечная?

Джим поставил специи на стол и радушно подошел ко мне.

— Позволь мне.

У меня было странное чувство относительно того, чтоб отдать Джиму эти полотенца, в основном потому, что они были последними вещами, которые были на нас с Томасом, перед тем как у нас был лучший секс в моей жизни, но я не хотела спорить или объяснять, и поэтому отдала их ему.

Я подошла к Томасу и обвила руками его талию.

— Если бы я знала, что ты умеешь готовить, мне бы пришлось больше времени провести наверху.

— Мы все умеем готовить. Меня научила мама, а я научил парней.

Масло в сковородке треснуло, попав мне на руку. Я отдернула ее, а затем затрясла ею.

— Ау!

Томас кинул лопатку на стол. Он взял мою руку в обе свои и изучал ее.

— Ты в порядке? — спросил он. Я кивнула.

Он поднес костяшки моих пальцев к губам и нежно поцеловал все четыре. Я наблюдала за ним, потрясенная тем насколько он отличался здесь от того мужчины, которым он был в офисе. Никто бы в это не поверил, если бы увидели его стоящего на отцовской кухне, готовя и целуя повреждения на моей руке.

— Ты тоже один из парней, — сказала я, когда он отвернулся проверить готовность омлета.

— Я говорил ему об этом годами, — сказал Джим, возвращаясь из холла. Ты бы видела, как он одевал Трентона в его первый день в садике. Он был убежден, что нужно сюсюкаться с ним так, как это бы сделала мама.

— Я искупал его перед сном, а он проснулся грязным, — Томас нахмурился, — Мне приходилось вытирать его лицо четыре раза, прежде чем он шел до автобуса.

— Ты всегда заботился о них. Не думай, что я не замечал этого, — сказал Джим, дрожащим от раскаяния голосом.

— Я знаю, что ты замечал, папа, — сказал Томас, очевидно чувствующий себя некомфортно из — за разговора.

Джим скрестил руки над своим большим животом, сначала указав на Томаса, а затем прикоснувшись пальцем к своим губам.

— Ты помнишь первый день Трэвиса? Все вы вышибли дух из Джони Банконича за то, что он заставил Шепли плакать.

Томас прыснул со смеху.

— Помню. Многие дети получили свои первые фингалы под глазом от одного из братьев Мэддокс.

Джим гордо улыбнулся.

— Потому что вы, парни, защищали друг друга.

— Так и было, — сказал Томас, наклоняясь над омлетом в сковороде.

— Нет ничего, с чем бы вы не могли справиться вместе, — сказал Джим, — Ты бы вышиб дух из одного из своих братьев, а затем вышиб дух из кого — то другого, кто бы смеялся над тем, что ты надрал задницу своему брату. Нет ничего, что вы могли бы сделать, чтоб изменить то, как много вы значите друг для друга. Просто помни об этом сынок.