Прекрасное забвение

— Воу! — сказала я, выбегая из-за стойки.

Глаза Клэя были нереального размера. Джереми держал своими руками Трентона. Трентон посмотрел на руки Джереми.

— Ты хочешь умереть сегодня?

Джереми быстро убрал свои руки.

— Тогда просто не трогай меня, бро.

Хейзел вошла в вестибюль. Она не выглядела испуганной, она просто хотела посмотреть на шоу.

Трентон пнул дверь, а затем вытолкнул Клэя наружу. Клэй упал задом наперед, а затем начал разворачиваться. Девушка, которая была с ними, медленно вышла наружу, смотря на Трентона, накручивая свой маленький золотой локон на палец.

— Не восхищайся так, Кайли. Он — психопат, который убил ту девку несколько лет назад.

Трентон побежал к двери, но я встала между ним и дверью. Трентон тут же остановился, тяжело дыша, а Клэй быстро рванул к своему черному блестящему грузовику.

Я положила руку на грудь Трентона. Он все еще тяжело дышал и трясся от злости. Он мог бы протереть дыру своим взглядом на том месте, где только что был грузовик.

Хейзел развернулась на своих каблуках и ушла, не говоря не слова.

— Я не убивал ее, — сказал тут же Трентон.

— Я знаю, — сказала я.

Я похлопала его пару раз, затем вытащила свои ключи из сумки.

— Ты в порядке?

— Да, — сказал он.

Его взгляд не мог сфокусироваться, и я понимала, что он не в порядке. Я прекрасно знала, каково это — потеряться в своих собственных плохих воспоминаниях, даже год спустя, одно воспоминание о той аварии, отослало Трентона в «кроличью нору».

— У меня есть бутылка хорошего виски в моей квартире и кое-что перекусить. Пойдем, выпьем, пока нас не вырвет от сэндвичей с ветчиной.

Один уголок его рта приподнялся.

— Звучит очень даже клево.

— Неужели? Поехали. Увидимся завтра, Хейзел, — крикнула я ей.

Трентон поехал со мной ко мне домой, где я сразу пошла к бару.

— Виски с колой или просто виски? — спросила я из кухни.

— Просто виски, — сказал он, позади меня.

Я подпрыгнула, и он рассмеялся.

— Господи, ты напугал меня.

Трентон изобразил небольшую улыбку.

— Извини.

Я подкинула бутылку в воздух левой рукой и поймала ее правой, затем налила два двойных шота в два стакана.

Его улыбка стала шире.

— Это очень клево — иметь своего личного бармена.

— Я удивлена, что до сих пор умею это делать. У меня было слишком много выходных. К тому же, я вернусь на работу только в среду, и, возможно, забуду все. Я отдала ему стакан и чокнулась с ним.

— За виски.

— За промахи, — сказал он, и улыбка исчезла с его лица.

— За выживание, — сказала я, сжимая свой стакан губами и закидывая голову назад.

Трентон сделал то же самое. Я взяла его пустой стакан и налила нам еще выпить.

— Мы пьем, пока не онемеют зубы или пока не начнутся пьяные исповеди?

— Я узнаю это, когда напьюсь.

Я отдала ему стакан, взяла бутылку и повела Трентона к небольшому дивану на двоих. Я подняла свой стакан.

— За вторую работу.

— За то, чтобы проводить больше времени с классными людьми.

— За братьев, которые делают жизнь невозможной.

— Я выпью за это дерьмо, — сказал Трентон, опрокидывая свой шот. — Я люблю своих братьев. Я сделаю все для них, но иногда, мне кажется, что я единственный, кому не пофиг на отца, понимаешь?

— Иногда мне кажется, что я единственная, кому пофиг на отца.

Трентон посмотрел в свой пустой стакан.

— Он старой закалки. Не перечь. Не высказывай свое мнение отличающееся от его. Не плачь, когда он выбивает дерьмо из твоей матери.

Глаза Трентона приняли жестокое выражение.

— Он не делает этого больше. Но он привык к этому. Сраться с нами, детьми, понимаешь? Но она осталась с ним. Она смогла продолжить любить его… О, Боже, это ужасно.

— Твои родители любили друг друга? — спросила я.

Небольшая тень улыбки тронула его губы.

— Безумно. — Мои эмоции стали такими же, как и его. — Мне нравится это.

— И… что теперь?

— Все ведут себя так, как будто ничего не было. Он стал лучше сейчас, как будто никто не понимал, что с утра ей нужно было больше времени для того, чтобы скрыть свои синяки от плохого парня. Итак… я плохой парень.

— Нет, не плохой. Если бы кто-нибудь обидел мою маму, даже если бы это был мой отец, я бы никогда не простила этого. Он извинялся?

— Никогда, — сказал он без колебаний. — Но ему бы стоило. Для нее. Для нас. Для всех нас.

Он отдал свой пустой стакан. Я налила нам еще, и мы подняли их снова.

— За верность, — сказал он.

— За побег, — сказала я.

— За это я выпью, — сказал он, и мы оба чокнулись стаканами.

Я поджала свои колени к груди, и положила щеки на колени так, чтобы было видно Трентона. Его глаза были в тени от его красной бейсболки. У него были братья, которые были идентичны ему, словно все четверо были близнецами.

Трентон потянул меня к себе за рубашку и положил на грудь. Он положил свои руки на меня и обнял. Я заметила на его левом предплечье тонкий рукописный шрифт, на котором читалось: «Диана», а несколькими сантиметрами ниже можно было прочитать: «Маккензи».

— Это…

Трентон повернул руку, чтобы можно было лучше разглядеть.

— Да.

Мы посидели некоторое время в тишине, затем он продолжил.

— Все эти слухи — неправда, я-то знаю.

Я села и отмахнулась от него.

— Нет, я тоже это знаю.