Прекрасны ли зори?..

— Настоящий богатырь, — сказал Иван и изобразил руками плечи, какие были у Александра Александровича.

Шахтёры вскоре ушли. Я взглянул на Ивана:

— Зайдём?

— Как-то боязно. Вдруг и он… Но если нам возьмётся помочь человек, у которого такой орден…

Я постучал в дверь. Зашли. Александр Александрович сидел за большим столом и разговаривал с кем-то по телефону. Он приветливо кивнул нам и показал рукой на стулья. Мы сели. Наконец он закончил разговор, обратился к нам:

— Я вас слушаю, ребята.

Я растерялся, на Ивана гляжу. А он — на меня: мол, ты выкладывай. Вспомнил я, как дядя Саша любил лошадей. С того и начал. Вскочил с места, руки по швам вытянул, стою по стойке «смирно».

— Мы, Александр Александрович, — говорю, глядя ему в глаза, — пришли доложить вам!.. Помните, когда приезжали в отпуск, вы нам рассказывали, как у себя на заставе обучаете лошадей всяким премудростям? Когда вы уехали, мы в точности так учили своих лошадей! Они у нас маршировали, перелетали через барьеры… А мой Дутый, едва я заиграю на кубызе, бывало, вскидывает морду и стоит по стойке «смирно». Ну просто, как человек, умный был. Я собрался его отправить вам на заставу.

Откуда у меня столько слов набралось? Говорю и диву даюсь. Стою — не шелохнусь, только язык работает.

— Вольно! — говорит, смеясь, Александр Александрович. Он вышел из-за стола, по-дружески положил руку мне на плечо. — Гильфан! А я тебя и не узнал сразу. Гляди-ка, каким стал молодцом! Настоящий кавалерист!

— Так точно, товарищ командир! Я и мой друг Иван Чернопятко с детства мечтаем стать кавалеристами и нести дозор на границе! — выпалил я, а сам глаз не отрываю от его ордена.

— Что ж, у вас прекрасная мечта! Я вам в этом обязательно помогу. Только придётся годик подождать. Ничего, не огорчайтесь, время пролетит быстро, и оглянуться не успеете.

— Хорошо, Александр Александрович, будем дожидаться своего часа, — говорю ему. — Но только вот сейчас наши дела неважно обстоят.

— Выкладывайте, — говорит секретарь и, снова заняв своё место, посерьёзнел, подпёр щеку рукой.

Я рассказал ему всё от начала до конца, ничего не утаив.

— Добре, — задумчиво проговорил Александр Александрович, постукивая о стол карандашом. — Что было, то миновало. Не следует падать духом. Надо работать, бороться за свои идеалы, отстаивать свою точку зрения, если ты прав! Только в этом случае справедливость может восторжествовать… Я тебя, Гильфан, знаю с малолетства, верю тебе. И поступок твоего друга, не оставившего в беде тебя одного, тоже одобряю. Молодцы, ребята! Так держать!

— Есть так держать! — ответили мы с Иваном в один голос. — А работа?..

— Работу найдём. Придумаем что-нибудь, — сказал Александр Александрович и задумался, потирая висок.

Спустя два дня я начал работать маркшейдером в шахте № 22 имени Кирова. Ивана тоже приняли маркшейдером. Только в другую шахту. В Брянскую. Наши шахты близко друг от друга. На работу мы идём вдвоём и домой возвращаемся вместе.

Трудно было, но справлялись. Маркшейдер измеряет толщину лавы. Определяет направление, в котором надо пробивать штрек. Он подсчитывает залежи угля. На нём десятки других ответственных обязанностей. Словом, проходили мы с Иваном в маркшейдерах вплоть до 1936 года, пока не начали призывать в армию наших сверстников. Получив повестки, мы опять пришли за советом к Александру Александровичу. Он, оказывается, не забыл о своём обещании. Помог.

Нас с Иваном зачислили в команду, предназначенную к отправке на Дальневосточную границу. Нам обоим тогда было ровно по двадцать два. 

Восьмой рассказ Гильфана

В пути мы пробыли двое суток. На третьи добрались до Казани. На рассвете прибыли. Наш состав загнали в тупик. Предстояло запастись продуктами на дорогу.

Долго ли стоять будем, никто не знает.

А я места себе не нахожу. Всю ночь не спал, зная, что приближаемся к Казани. Сейчас стою, облокотясь о перекладину, которой перегорожена вагонная дверь. Дальше шагнуть не имею права без разрешения командира. Правда, все спят. И командир спит. Можно тихонечко спрыгнуть. Отсюда до нашего дома рукой подать. За полчаса сбегать можно. А вдруг состав уйдёт? Что тогда?

Медленно голубеет утро. Вдали постепенно проступают очертания белокаменного кремля. Он на возвышенности и отовсюду виден. Восходящее где-то солнце уже золотит маковку башни Суембики.

Проснулись птицы, заверещали в гуще деревьев, растущих по обеим сторонам широкой улицы, уходящей от привокзальной площади в город. Гляжу на безлюдную в этот час улицу и курю.