Прекрасны ли зори?..

— Тебе всегда везло в разведке. Испытай и на этот раз своё счастье, — смеётся Чернопятко.

Пригласили садиться за стол. Я оказался рядом с известным писателем. А Отто Юльевич со своей спутницей сел ближе к середине по другую сторону стола. Они были совсем недалеко от нас, и я мог разглядеть женщину получше. Она была ещё красивее, чем показалась мне вначале. Белолица. Чуть выдаются скулы. Глаза большие и чёрные, выгнутые брови оттеняют их ещё больше. От её длинных ресниц на худые щёки падают колеблющиеся тени. Она с улыбкой поглядывала по сторонам, но я в её взгляде заприметил какую-то грусть. В глубине её глаз порой вспыхивали яркие искорки и тут же гасли. Она снова становилась задумчивой. В изломе её губ мне почему-то почудилась скорбь.

За столом произносились тосты. До меня почти не доходил их смысл. Я их попросту не слушал, то и дело поворачиваясь в сторону Отто Юльевича Шмидта и его молодой спутницы.

Я не выдержал и, подавляя в себе смущение, спросил у соседа:

— Вы не знаете, кто сидит с Отто Юльевичем? Это его дочь или жена?

— И не дочь, и не жена, — сказал сосед, улыбнувшись, и изучающе поглядел на меня. — Это Маргарита Ивановна Михайлова. Она близкая подруга моей сестрёнки. Если хотите, я вас познакомлю с ней…

— Тогда уж нас обоих, — вмешался в разговор Иван.

В это время из-за стола поднялся член нашего правительства. Он внимательно оглядел присутствующих, как бы отыскивая среди них тех, в честь кого собрались сегодня все на торжество. Спокойным глуховатым голосом он начал говорить о том, какое важное значение имела наша победа на озере Хасан, о том, что империалистам хотелось прощупать прочность нашей государственной границы, определить, сильна ли наша Красная Армия. Благодаря стойкости и героизму советских пограничников врагам нашей Родины удалось дать достойный отпор…

Известные генералы произносили тосты, в которых упоминали имена моих боевых товарищей.

Скованность прошла. Присутствующие стали чувствовать себя более свободно, когда встали из-за стола. Разговаривали, шутили, смеялись.

Однако ни мне, ни Ивану никак не удавалось скрыть смущения, когда к нам подходили заслуженные седовласые военачальники, грудь которых была вся увешана орденами, и поздравляли нас, высказывали свои пожелания. Невольно хотелось вытянуться перед ними и отчеканить рапорт. Но их приветливые, добродушные улыбки говорили о том, что сегодня на какой-то короткий срок можно и забыть о воинских званиях, что наше присутствие под сводами Большого Кремлёвского дворца и нынешнее торжество как бы делает всех нас равными…

После банкета, когда гости стали расходиться, я потерял из виду Отто Юльевича и Маргариту Ивановну.

Все последующие дни у нас были настолько заняты, что не удавалось выкроить и часа свободного времени, чтобы пройтись по городу, осмотреть достопримечательности Москвы. Нам устраивали официальные приёмы, звали на встречу с рабочими на заводы и фабрики. Но где бы я ни был, предо мною неотступно стояли большие, чёрные, чуть задумчивые глаза…

Спустя три дня мы с Иваном расстались. Он поехал в Первомайку проведать отца, я отправился в Казань по приглашению правительства Татарстана.

Я был переполнен радостью, что еду в отчий край, й одновременно меня не покидало ни на минуту беспокойство. Казалось бы, грустить не о чем. Земляки и родственники ждут меня, готовят торжественную встречу. А главное — я с чистой совестью могу сказать им: «Надежды ваши оправдал, наказы выполнил!» Словом, глаза могу не прятать при встрече со знакомыми. В сердце не должно бы остаться места для печали. Но меня что-то тревожит. Будто потерял что-то дорогое мне. Сам не пойму.

Поезд убавил ход, подходит к вокзалу. На перроне множество людей. И опять — цветы… В толпе я увидел Гайшу-апа. Рядом с ней был Калимулла-абый. А вон и Анвар, и Абдулла, и Ибрагим, и Сафиулла, и Хафиза, и моя любимая сестрёнка Эмине.

Прежде чем поезд замер у платформы, я спрыгнул с подножки вагона и подошёл к родителям. Казалось, мама помолодела. Лицо у неё гладкое, румяное. Она вся светится от радости. Обняла меня, проводит по лицу тёплыми ладонями, будто всё ещё не верит, что я вернулся — здоровый, невредимый.

Отец постарел. Ссутулился, и морщин на лице прибавилось. Он отпустил бородку, усы. Мы обнялись. Он крепко, по-мужски, похлопал меня по спине.

Что и говорить, хорошо бывать в гостях. Но, оказывается, и это утомляет. Думал, удастся дома отдохнуть как следует, — куда там. На день поступает пять-шесть приглашений. И никого обойти нельзя — обидятся. Не один кто-то обидится на тебя, а целый коллектив завода. Не один школьник разочаруется в тебе, а вся школа. Не один какой-то малыш огорчится, что не довелось ему увидеть настоящего живого героя, а целый детский сад.