Прекрасны ли зори?..

— Если бы в мире царило спокойствие, нам и не надо было бы укреплять нашу армию, — возразил я. — В хозяйстве вон как люди нужны. Но чтобы уберечь страну от врагов, нам следует быть готовыми ко всему. И в случае тревоги всё равно такие парни, как Галимджан, возьмут в руки оружие первыми. Надо уметь пользоваться тем оружием как следует. В училище этому учат…

Ислам-абзый задумался, а потом проговорил:

— Упряжь-то нынче у нас прочная. Коней, которых отправляем в кавалерию, седлаем новыми сёдлами. Насчёт готовности ты верно говоришь, парень. Мне бы сейчас Галимджана годы, наверное, и я поступил бы, как он…

Просидели мы за разговором до поздней ночи. А утром спозаранку отправился я снова в Казань.

В первый же день меня пригласили на завод пишущих машинок, где прежде работал. Был обеденный перерыв. Большинство рабочих пришло в клуб в спецовках, прямо от станков. Куда ни взгляни — знакомые лица, хочется обнять их всех, пожать крепко руки, поговорить с ними, как раньше. Ведь для вчерашних твоих друзей-работяг ты остался таким, как был. Если друг заметит в тебе хоть капельку чванства, ты не удостоишься больше его уважения. Ты не должен обмануть его надежд. Ведь каждый день и всякий час — нажимает ли он шпендель своего станка, пробивая отверстия в железе, точит ли резцы, шлифует ли напильником деталь, колотит ли тяжёлым молотом раскалённый металл, придавая ему нужную форму, отправляется ли в рабочую столовую или моется после работы в душевой, — он вспоминает тебя, думает о том, как некогда самое трудное делал вместе с тобой.

Лейтенант Терешкин мне говаривал, что слава лишь позорит того, кто не умеет носить её с честью. Учил, что герой на виду у людей должен уметь держаться — с трибуны ли он выступает, сидит ли в окружении друзей или идёт по улице. Герой есть герой. И слова, которые он произносит, должны быть значительными, чтобы западали людям прямо в душу. Но сейчас чем больше старался я найти такие слова, тем труднее мне становилось говорить. И одежда на мне казалась неудобной, и воротник сделался тесным. Настолько тесным, что слова застревали в горле. В зале было душно, на лбу выступил пот.

Ко мне подошёл парень с ярко-рыжей шевелюрой. Потупившись, протянул руку. Вижу, что знакомый, а кто — никак не могу вспомнить. Я его узнал, как только он заговорил.

— Ба! Рюрик! — вырвалось у меня. — Откуда ты взялся?

— Работаю вот… За вашим верстаком. Спасибо ребятам — приняли в свой коллектив. На ваше место поставили…

Напомнил мне Рюрик о моём верстаке, и так мне захотелось постоять за ним хоть минутку! Ребята будто прочитали мои мысли, пригласили в цех.

Рядом со мной, рассказывая о делах, о людях, вразвалку шёл председатель заводского комитета Кадыр-агай, у которого заметно прибавилось седины на висках за то короткое время, пока мы не виделись. Он сказал мне, что комсомольцы завода взяли Рюрика в свои руки. А перед этим вызвали его в комитет и строго поговорили с ним. Дал он ребятам твёрдое слово, что покончит с бездельем, не будет зря растрачивать время. Решили Рюрика поставить за мой верстак, чтобы он большую ответственность чувствовал.

Гляжу: на верстаке-то моём бронзовая планочка прибита с надписью: «За этим слесарным верстаком работал Герой Советского Союза Гильфан Батыршин».

Улыбнулся я, поглядел на Рюрика. «Наверно, вначале нелегко было работать и всё время держать в голове человека, который однажды проучил тебя, — подумал я. — Но Рюрик, кажется, неглупый парень — понял, что не напрасно его взгрели тогда». В его взгляде, во всяком случае, я не заметил признаков былой обиды.

— Ну как, привык уже к этому месту? Мозоли есть на руках? — спросил я у него.

— Когда я зажимаю в тисках какую-нибудь деталь, всякий раз вспоминаю силу ваших шахтёрских рук, — смущённо улыбаясь, сказал Рюрик.

— Наверно, уже мастером стал, — заметил я.

— Кое-что умею, — сказал Рюрик, пожав плечами и скромно потупившись. — Бронзового тигра на чернильнице, которую вам подарили, я своими руками вытачивал. Знаете, как старался!..

— Спасибо, — сказал я и с удовольствием пожал ему руку.

Кадыр-агай заметил:

— Все мы порядком поломали голову, пока придумали, какую придать форму этой чернильнице. Хотелось вложить в неё какой-то смысл. Долго гадали. Помогли нам стихи Тукая. Помните: «Как тигры, воюем, нам бремя не бремя; как кони, работаем в мирное время…» Вот и появился между чернильниц, похожих на те две скалы, что возвышаются на Безымянной сопке, уссурийский тигр. Форму чернильницам придавали, глядя на фотографии тех скал в газетах. А тигра, припавшего к земле и приготовившегося к прыжку, взялся выделать Рюрик. Оставался после смены и делал…

— Гляди-ка, ты настоящий художник! — сказал я Рюрику.

Он просиял.

— С детства любил из глины всякие фигурки лепить. Потом вырезал из деревяшек. А теперь вот… из железа научился делать, — сказал Рюрик.

— У Рюрика золотые руки, — подтвердил Кадыр-агай. — Пусть ребят благодарит за то, что доказали ему это. Ведь он сперва и сам не верил в свои силы. Всё у него из рук валилось…

— Я и говорю им спасибо. Они помогли, они научили, — заметил Рюрик.