Прекрасны лица спящих

- Я что, фраер, получается?! - доносится из-за шалаша возмущенно-напирающий голос. - Люди приехали. А кто вызывал-то? Я! А кто кудахтал: "Ой, из меня текёть! Ой, из меня текёть..." Ну как это по-русски называется-то?!

В ответ что-то едва слышно шелестит оттуда, но все уже более-менее ясно: женщина, к которой вызывали их "скорую", спряталась неизвестно где, чтобы не забрали в больницу.

- Не-е, не сыскать ее теперь, - подводит итог, выходя к ним, последний из сдохшей деревни.

Чупахин оглядывает окрест необозримую эту свалку и находит соображение убедительным. Не сыскать!

На дворе ноябрь, думает он, а эти люди не мерзнут, не замерзают в своем игрушечном шалашике, и это потому, что, разлагаясь, органические отбросы выделяют не только смрад, но и тепло...

* * *

Во почестном он лежит

во большом углу,

Что на этой брусовой

лежит лавочке.

К сердцу сложены его

белы рученьки.

И не успевают вывернуть на шоссе, в рации гремит голосище Варвары Силовны: "Де-сятая! Де-ся-тая! Икон-никова..."

"Десятая слушает. Варвара Силовна".

"Вы где? Везете кого-нибудь?"

"Пустые! Со свалки выезжаем..."

"Выедете на Рижский, у АЭС - к гаражам, гараж номер шесть. Сукин знает. Вас встретят. Десятая, как поняли? Отвечайте!.."

Тон-то у Варвары Силовны уверенно-повелительный, но как-то избыточно деловит, напряжен более обычного.

- Чего-то у них там не то! - переключая скорость, высказывает подозрение Сукин. - Кучерявое опять что-нибудь.

Л.В. снимает из-за ушей рогульку фонендоскопа и перебрасывает его хомутиком через шею. Чупахину тоже как-то не по себе.

У гаражной двери с нарисованной белой краской цифрой "6" стоит-притаилась, точно акула, светло-серая приземистая иномарка.

На звук глохнущего мотора из гаража выходит изысканно одетый джентльмен с пузцом и, заземляя возможный энтузиазм, неподвижно ждет их у двери без малейших признаков нетерпения. Это педиатр из первой смены, приятель Толи Стрюцкова и в придачу по второй с некоторых пор профессии предприниматель-бизнесмен.

- Можете не спешить, - через голову Чупахина обращается он к Л.В. - Он, Толя, там... в машине.

В новенькой своей девятке посреди гаража, уронив на руль голову, сидит мертвый Толя Стрюцков - Чупахин мгновенно узнает желтовато-белесую его стрижку.

- Мотор я выключил, - сообщает педиатр деловым нейтральным голосом. Менты просили после констатации в судебный отвезти.

Сквозь отворенную дверцу Люба кладет на Толину шею руку: подушечками пальцев проверяет пульс на сонной артерии. Потом по-сестрински, по-матерински раз и другой гладит по светлому замершему затылку.

К рулю приколота записка: "Врач "скорой помощи", если мертвый, выключи мотор".

Рядом на пустующем сиденье пустая пачка сигарет, потертый бумажник и бумажная маленькая иконка Иверской Божией матери.

Правой рукой Чупахин обнимает, наваливает Толю на себя, а левую подводит под согнутые застывшие колени. Компактный, разве чуть грузноватый на вид Толя необъяснимо, почти неподъемно сейчас тяжел.

Педиатр-предприниматель закрывает, запирает гаражную дверь. Ключи, оповещает он Любу, он сам отвезет в милицию.

В салоне они едут с мертвым Толей вдвоем. Чупахин перебирает взявшиеся у него откуда-то документы. С паспортной фотографии глядит сюда эдакий юный деревенский ухарь. По лбу изогнутая как-то по-особому челка, в маленьких, как бы смазанных глазах затаенно-застенчивое вопрошающее веселье: а чего, мол, ребята, ниуж не прорвемся?

В огромном по-казенному холодном зале судебно-медицинского морга с дежурным мужиком перекладывают они его с носилок на освободившийся деревянный лежак.

Лицо у Толи похорошело и расправилось, быть может, он видит сейчас какие-то прекрасные, непостижимые для остающегося Чупахина сны, а, возможно, дело обстоит еще как-нибудь иначе... Рвались вот, да не прорвались!

* * *

Здесь я

непостижимое постиг.

Прекрасны ночи.

И прекрасны дни.

Прошел двор, арку и по чистому, подмерзшему за ночь асфальту двинулся привычным маршрутом. Домой.

- Константин Тимофеич, минуточку! - окликнули его. - Господин Чупахин! Товарищ санитар...

Голос был ее, тот самый, и это она неслышно и споро бежала к нему в черном с развевающимися полами пальто.

Он остановился и, раз остановился, закурил, ну, а коли окликнули, ждал.

- "Костю кузовом задели. В Косте кости загудели!"1 Уга-дала? - она слегка запыхалась, но говорила легко, с улыбкой, без обыкновенной между ними нелов-кости. - Вы ведь не попрощались со мной, не стыдно?

Он, не улыбаясь ответно, пожал плечами и выжидающе смотрел на нее. Кости у него и впрямь немножечко гудели, а стишок был по совпадению знаком.