Прекрасные господа из Буа-Доре

– Ну конечно! – воскликнул маркиз со своей обычной доброжелательностью. – Вы, мой кузен, гораздо лучше, чем ваши слова, вы – цвет дворянства нашей провинции, образец рыцарства, как Альсидон, «столь уважаемый теми, кто вас знает, что нет ничего, чего бы вы по заслугам не достигли».

– Оставьте ваши глупости из «Астреи», – сказал господин де Бевр. – К чему вы это говорите, Гийом? И почему вы вдруг вымаливаете наши похвалы, когда никто из присутствующих и не думает говорить о вас дурно?

– Дело в том, мессир, что я намерен обратиться к вам с серьезным прошением, и мне хотелось бы, чтобы все те, кому вы особенно доверяете, выступили перед вами как мои защитники.

– Мы готовы засвидетельствовать вашу порядочность, храбрость, воспитанность и дружелюбие, – сказала Лориана. – А теперь говорите, ибо здесь две женщины, а женщины любопытны.

Лориана еще не закончила фразу, а уже покраснела, сожалея об этих словах. А увидев восторженный и несколько самодовольный взгляд Гийома, она вдруг поняла о чем пойдет речь.

Действительно, воодушевленный словами Лорианы гораздо более, чем она того желала, Гийом попросил ее руки, ссылаясь на поддержку присутствующих и смешивая в своем объяснении преувеличение, шутку и чувства в манере, которая в духе того времени могла считаться удачной и подходящей.

Это заявление было довольно длинным и путаным, чего и требовал обычай, но вместе с тем оставалось искренним, пылким и сердечным по отношению ко всем присутствующим.

Когда все прояснилось, на лицах слушателей появились весьма различные выражения. Господин де Буа-Доре почувствовал замешательство и глубокую досаду, впрочем, он прекрасно сдержал их. Лориана опустила глаза, она была скорее грустна, чем взволнована. Мерседес с тревогой вглядывалась в широко распахнутые глаза Марио. Заметив это, Марио отвернулся к стене, чтобы никто не видел его лица. Люсилио внимательно смотрел на Лориану.

Один господин де Бевр остался спокоен и просто размышлял; он шевелил губами, казалось, целиком погрузившись в какой-то неуловимый подсчет.

Все хранили молчание, и Гийом почувствовал себя несколько смущенным.

Но это молчание можно было рассматривать и как поддержку, и как неодобрение. Гийом опустился перед Лорианой на колено, словно ожидая ее ответа в позе абсолютного смирения.

– Встаньте, мессир Гийом, – обратилась к нему юная дама и сама поднялась, чтобы заставить его поскорее встать. – Вы нас застали врасплох, так как эта мысль не приходила нам в голову, и мы не можем дать вам ответ столь же быстро, сколь вы сделали предложение.

– Я сделал его не быстро, – ответил Гийом. – Вот уже два или три года, как я задумал это. Но ваш юный возраст и ваш траур внушали мне опасения, я боялся заговорить слишком рано.

– Позвольте мне в этом усомниться, – сказала Лориана, знавшая по слухам, что Гийом всегда вел веселую жизнь и еще недавно вздыхал по нескольким дамам, на которых вполне мог бы жениться.

– Дочь моя, – сказал наконец господин де Бевр, – позвольте мне сказать, что Гийом не лжет. Я знаю, что уже давно он связывает все мысли о браке с вами. Но, на мой взгляд, он немного опоздал со своим предложением.

– Немного опоздал? – воскликнул раздосадованный Гийом. – У вас есть другие планы?

– Нет, нет, – рассмеялся де Бевр, – моя дочь никому не обещана и ни с кем не обручена, разве что нашему молодому соседу, маркизу де Буа-Доре, или вот этому серьезному юноше, второму господину де Буа-Доре, который там в углу спит, пока тут просят руки его «суженой».

Марио, смущенный и обиженный, не повернулся. Все решили, что он спит, одна Мерседес видела, что он плачет. Тогда маркиз встал и ответил несколько оживленней, чем обычно:

– Дорогой сосед, ручаюсь, ваши насмешки – упрек нам за молчание, и мы прервем его. Вы меня простите, Гийом, ибо пока небо простирается над нами, я буду считать вас лучшим и честнейшим из людей, достойным быть счастливым супругом нашей Лорианы. Но, не желая наносить вам ущерб в ее глазах, я заявляю, что мое предложение предшествовало вашему и что мне подавали надежду как она, так и ее отец, так что я рассчитывал, что меня выслушают первым.

– Вас, кузен? – воскликнул изумленный Гийом.

– Да, меня, – ответил Буа-Доре, – как дядю, опекуна и приемного отца присутствующего здесь Марио де Буа-Доре.

– Присутствующего здесь? – рассмеялся господин де Бевр. – Да он спит сном невинности.

– Я не сплю! – закричал Марио, бросившись к отцу и открыв лицо, распухшее от рыданий, которое он прикрывал ладонями.

– Ну конечно! – сказал господин де Бевр. – И он нам это говорит, несмотря на заплывшие от сна глаза.

– Нет, – продолжал маркиз, вглядываясь в лицо ребенка, – глаза у него обожжены слезами.

Лориана вздрогнула: горе Марио напомнило ей о сцене в лабиринте, и вновь у нее в сердце зашевелились страхи, о которых она уже забыла. Слезы мальчика задели ее, а взгляд Мерседес уколол ее, словно упрек.