Прекрасные господа из Буа-Доре

– Все это замечательно, – сказал простодушно маркиз. – Событие, о котором он мне предсказал, уже произошло, и я теперь сожалею, что не расспросил его прежде. Если он вернется, Адамас, приведите его ко мне. Не скажете ли вы мне, мой дорогой Марио, что это за умный парень?

– Очень забавно, – ответил Марио, – но моя Мерседес не любила его. Она считала, что это он украл у нас печать моего отца. Я так не думаю, потому что он помогал нам искать ее и требовал ее у других цыган. Казалось, он нас очень любит, и он делал все, о чем мы его просили.

– А что было на той печати, мое дорогое дитя?

– Герб. Подождите! Господин аббат Анжорран рассматривал его через стекло, которое позволяет видеть большим, потому что это было так мелко, что ничего не различалось, и он мне сказал:

– Запомни так: от серебра к зеленому дереву.

– Это так, – сказал маркиз, – это герб моего отца! Это был бы и мой герб, если бы король Генрих не сочинил бы мне другой на свой лад.

– И один и другой, – написал Люсилио, – вырезаны на двери внутреннего двора. Спросите мальчика, видел ли он их, когда пришел сюда.

– А как он мог их видеть? – воскликнул Адамас, который прочитал слова Люсилио в то же время, как и его хозяин. – Каменщики, которые ремонтировали арку, установили сверху свои леса!

– А сегодня утром, – продолжал писать Люсилио своим карандашом, – когда цыган рассматривал эту дверь, он мог видеть гербы?

– Да, – ответил Адамас, – гербы были освобождены, и каменщики работали в другом месте. Гербы подновили… Но, как я думаю, мэтр Жовлен, этот Ла Флеш должен знать что-нибудь из истории нашего дорогого мальчика, поскольку они вместе странствовали.

– Я не думаю, – сказал Марио, – мы никогда никому ни о чем не говорили.

– Но вы говорили об этом с Мерседес? Ла Флеш знает арабский язык? – написал Люсилио.

– Нет, он знает испанский, а я с Мерседес всегда говорил на арабском.

– А в таборе этих цыган не было кого-нибудь еще из мавров?

– Была маленькая Пилар, которая понимала по-арабски, потому что она дочь мавра и цыганки.

– Итак, – написал Люсилио маркизу, – откажитесь от веры в сверхъестественное. Ла Флеш хотел воспользоваться обстоятельством. Он знал до определенной степени историю Марио, он узнал вашу в стране, о вашем пропавшем брате десять лет назад. Он украл печать. Он узнал герб на двери. Он сопоставил даты. Он угадал, предчувствовал или предположил всю правду. Он отправился в Ла Мотт, чтобы сообщить вам свое предсказание, которое он заставил выучить наизусть маленькую цыганочку. Сегодня вечером или завтра он принесет вам печать, думая, что он один распутает тайну, которую вы теперь знаете, и рассчитывая на крупное вознаграждение. Это жулик и интриган, ничего больше.

Нелегко было маркизу принять объяснения такие естественные и такие очевидные, однако он подчинился.

Адамас еще боролся.

– А как вы объясните, – обратился он к Люсилио, – то, что он мне рассказал о Беллинде и доме священника?

Люсилио ответил, что с большим удовольствием. Беллинда подслушивала накануне у дверей комнаты маркиза, Ла Флеш подслушал утром у двери или под окнами кюре.

– Вы трезво обо всем рассуждаете, – воскликнул маркиз, – и я вижу теперь, что нет тут никакой другой магии, кроме воли святого Провидения, которое привело с этим ребенком истину и радость в мой дом. А теперь ужинать! И у нас сразу же будет ясный ум.

На этот раз маркиз ужинал быстро и без удовольствия.

Он чувствовал себя выслеживаемым Беллиндой, которая не имела больше возможности подслушивать в потайном коридоре, поскольку Адамас воспользовался присутствием каменщиков в доме и велел днем замуровать коридор, но любопытная и недоброжелательная Беллинда отметила долгие беседы маркиза и Жовлена с Мерседес и мальчиком, закрытые двери при этих разговорах и особенно важный и торжествующий вид Адамаса, каждый взгляд которого, казалось, говорил: «Вы ничего не узнаете!»

Она не была настолько сообразительна, чтобы догадаться, что произошло. Она думала, что маркиз, продолжая свои матримониальные намерения, готовит с «египтянами» увеселения для маленькой вдовы.

Здесь не было ничего, что могло бы сослужить ей пользу против Адамаса, личного врага, но она испытывала к нему и мавританке ревность и только искала случая отомстить им.

Когда Буа-Доре был один с Жовленом, они согласовали и составили план действий на завтрашний день против д’Альвимара.

Письмо господина Анжоррана было внимательно перечитано и обсуждено. Затем славный Сильвен, который не любил погружаться в серьезные и грустные дела, велел позвать своего наследника и провел вечер болтая и играя с ним. Его восхищала прелесть детства, и в этом он действительно был похож на своего дорогого государя Генриха IV, не думая ему подражать.