Прекрасные и обреченные

С возвращением Энтони вновь выдвинулись на передний план довоенные причины для недовольства и ссор. Цены подскочили до угрожающих высот, и обратно пропорционально им, более чем наполовину, сократился первоначальный доход супругов. Росла задолженность мистеру Хейту, и некоторые акции, купленные по сотне долларов, упали в цене до тридцати – сорока за штуку. Имелись и другие вложения, не приносившие никакой прибыли. Прошлой весной Глорию поставили перед выбором: съехать с квартиры или подписать договор еще на год, но уже за двести двадцать пять долларов в месяц. Договор она подписала. И как всегда, когда возникала острая необходимость урезать расходы, супруги обнаружили, что совершенно не способны жить экономно. И тогда они прибегли к испытанному приему ухода от реальности. Устав от неурядиц, мечтали, что станут делать, скажем, завтра. Или как прекратят «бегать по пирушкам» и Энтони наконец начнет работать. Но с наступлением темноты Глория, привыкшая к ежевечерним увеселениям, начинала ощущать заползающее в душу привычное беспокойство. Она стояла в дверях спальни, яростно покусывая пальцы и время от времени ловя взгляд Энтони, когда тот поднимал глаза от книги. Потом раздавался телефонный звонок, и нервное напряжение спадало. Глория отвечала с плохо скрываемым пылом. Кто-то собирался заглянуть «буквально на пять минут» – и вот оно! – прощай утомительное притворство! С появлением уставленного бутылками столика наблюдается подъем истощенного морального духа… А далее следует пробуждение, как кульминация бессонной ночи, в которую они окунулись.

Зима близилась к концу на фоне марширующих по Пятой авеню войск, возвращающихся из-за океана, и супруги все отчетливее понимали, что после приезда Энтони их отношения в корне изменились. После всплеска вновь расцветшей страстной нежности каждый возвратился в свою мечту и не мог разделить ее с любимым. И ласковые слова, что произносились по привычке, казалось, перебрасываются из одного опустошенного сердца в другое, отдаваясь эхом в пропасти, куда безвозвратно сгинуло что-то драгоценное. И теперь оба наконец осознали потерю.

Энтони снова обошел редакции городских газет в поисках работы и, как в первый раз, получил отказ от пестрой толпы посыльных, секретарш и редакторов. Везде неизменно отвечали: «Бережем вакансии для своих сотрудников, которые еще не вернулись из Франции». В конце марта взгляд нечаянно задержался на объявлении в утренней газете, и, как следствие, Энтони нашел наконец некое подобие работы.

«ВЫ МОЖЕТЕ ПРОДАВАТЬ!!!

Зарабатывайте в процессе обучения.

Наши работники получают

от 50 до 200 долларов в неделю».

Далее указывался адрес на Мэдисон-авеню и просьба явиться в час дня в тот же день. Глория, после традиционно позднего завтрака заглянув через плечо мужа, увидела, что он с праздным видом изучает объявление.

– Почему не попробовать? – предложила она.

– Да что ты, какая-нибудь очередная безумная затея.

– А может, и нет. По крайней мере стоит попытаться.

По настоянию жены Энтони пришел в час дня по указанному адресу и оказался одним из многолюдной разношерстной толпы мужчин, ожидающих перед входной дверью. Кого тут только не было, от мальчишки-посыльного, который явно прогуливал рабочее время, до древнего типа со сгорбленным телом и сучковатой тростью под стать владельцу. У некоторых мужчин вид был потрепанный: впалые щеки, припухшие покрасневшие глаза, но встречалось и много молодежи, похоже, учеников средней школы. Минут пятнадцать присутствующие толкались и разглядывали друг друга с флегматичной подозрительностью. Наконец появился щеголеватый духовный пастырь с манерами церковного служки, одетый в приталенный костюм. Он провел присутствующих наверх, в просторную комнату, напоминающую класс с множеством парт. Здесь будущие продавцы расселись по местам и снова принялись ждать. Через некоторое время кафедру в конце помещения заняли с полдюжины серьезных, но бойких на вид людей, которые, за исключением одного, расселись полукругом лицом к публике.

Исключением являлся самый молодой и бойкий мужчина из всей компании. Он-то и вышел вперед, к краю кафедры. Присутствующие с надеждой воззрились на него. Невысокого роста, приятной наружности, характерной скорее для коммерсанта, чем человека искусства. У юноши были прямые светлые брови и до абсурда честные глаза. Вот он приблизился к краю кафедры и буквально метнул взгляд своих неподкупных очей прямо в публику, одновременно выбросив вперед руку с двумя вытянутыми пальцами. Пока он покачивался, устанавливая равновесие, в аудитории наступила желаемая тишина. Молодой человек уже уверенно завладел вниманием слушателей, и когда заговорил, в словах слышалась твердость, а голос звучал доверительно. Что называется, парень «рубил сплеча».

– Ребята! – начал он свою речь и замолчал.