Прекрасные изгнанники

На следующее утро умопомрачительный запах яичницы с ветчиной привел меня в номер Эрнеста, где собралась все та же компания игроков в покер. Херб Мэттьюс из «Нью-Йорк таймс» пришел одновременно со мной. Он явился в крестьянских штанах, которые подчеркивали его длинные ноги, и в эспадрильях на поразительно тощих босых ступнях. Широкий подбородок, глубоко посаженные глаза. Он настороженно посмотрел на меня из-под очков в роговой оправе и буквально засыпал вопросами.

— Хорошо ли я спала? — повторила я, а сама представила его в рубашке с белым крахмальным воротничком в каком-нибудь офисе. — Вы это всерьез спрашиваете?

— Ах, ну да, — сказал он. — Видимо, мне следовало сформулировать иначе: поинтересоваться, не из тех ли вы молоденьких женщин, которые после такой увлекательной ночи, как сегодня, бросаются собирать чемодан. Или вы восприняли старый добрый артобстрел как радушный прием?

— У меня нет чемодана. Я приехала с брезентовой сумкой, в которую положила только консервы и смену одежды.

А также брусок мыла, но я не стала это афишировать.

Херб доброжелательно рассмеялся:

— Значит, только брезентовая сумка с консервами? Ладно, давай на «ты», и будем друзьями.

Он передал Сидни банку консервированных сосисок, а тот недобро глянул на меня и поставил банку в шкаф, который уже был забит ветчиной, кофе и мармеладом.

— Этот малый у Хемингуэя и за секретаря, и за повара, — шепнул Херб, а Сидни тем временем вернулся к установленной на кухонном буфете газовой горелке. — Он перепечатывает его тексты, готовит, ну и спит здесь, как верный пес. Эрнест привечает любого, а вот старина Сид не жалует тех, кто заявляется с пустыми руками. Поэтому он так на тебя и зыркнул.

Хемингуэй все в тех же грязных штанах и рваной рубахе, что и накануне, сидел на небольшом диванчике с молодой шведкой, одетой на мужской манер — это мне, кстати, понравилось, — и рассказывал ей о положении дел в Гвадалахаре. Он подвинулся, чтобы я могла устроиться рядом, и представил меня всей честной компании. Среди прочих там были и два литератора: немец с мужественным подбородком, который оказался романистом Густавом Реглером, сражавшимся в рядах интербригад, и генерал Лукач, более известный как венгерский писатель Мате Залка.

— Надо же, — удивилась я, — похоже, здесь можно прославиться под чужим именем.

Хотя в Испании все мы пытались стать другими.

Горничная принесла мне завтрак.

— Сегодня я первым делом должен отвезти Студж в «Телефонику», — сказал Эрнест.

— Марти, «Телефоника» — это, можно сказать, штаб-квартира республиканцев в Мадриде, — объяснил мне Херб Мэттьюс. — Там можно выбить для себя вот такие просторные апартаменты. Или, если повезет, талоны на бензин.

— И еще пропуска, — добавил Хемингуэй.

— Которые, если уж на то пошло, не гарантируют ни свободного передвижения по городу, ни безопасности.

Я быстро проглотила завтрак, и Эрнест повел меня к выходу из номера, только на секунду остановился, чтобы сказать Франклину, что мы идем в правительственный офис за моими бумагами.

— Сидни, а можно мне взять баночку мармелада, чтобы не вставать к завтраку? — поинтересовалась я.

— Не стоит, Студж, — рассмеялся Эрнест. — Перед стариной Сидни лучше красным плащом не размахивать. Он всегда побеждает быков.

— Ты сейчас назвал меня быком, Эрни?

— Ты упертая, как бык. Все, что ниже головы, у тебя просто прекрасно, а вот с головой — да, непорядок, как у быка.

Атмосфера в «Телефонике» чем-то напоминала атмосферу в номере Хемингуэя. Туда-сюда сновали журналисты: одни вымаливали талоны на бензин, другие забирали свою почту, третьи делились слухами. Эрнест познакомил меня с худющим мужчиной с прилизанными темными волосами, черными бегающими глазами и просто неправдоподобно чувственным ртом. Этот человек отвечал за всю зарубежную прессу, без его одобрения ни один журналист не мог отослать из Мадрида свой материал.

— А это Ильзе Кульчар. — Эрнест представил мне женщину. — Она несколько лет назад уехала из Австрии по поддельным документам. Ильзе говорит на восьми языках и твердой рукой указывает этому парню, что следует отправлять в печать, а что — нет. И плевать, что он ее босс.

А еще, как потом выяснилось, Ильзе спала со своим боссом, благо его жены, как и ее мужа, в Испании не было.

— Думаю, вы, две занозы, отлично поладите, — сказал, обращаясь к нам обеим, Хемингуэй и приобнял меня за плечо. — Ильзе, это Марти Геллхорн. Прошу любить и жаловать. Она пишет для «Кольерс», а у них миллионы читателей.

Это было такой же правдой, как все написанные им истории.

Через несколько минут мне вручили мои бумаги.

Мы с Эрнестом и Хербом вышли из отеля в компании с Сефтоном Делмером, которого между собой в шутку называли «наш румяный английский епископ». Этот крупный лысеющий британец носил круглые очки в черной оправе, именно в таких и еще с накладной бородой я в шутку планировала нелегально пересечь границу Испании.