Прекрасные наполовину

Элла всегда сидела весьма странно, хотя все остальные уже привыкли к такой её позе: она садилась на стул боком к спинке, иначе Эмма ногами уткнулась бы в эту самую спинку. Она давно привыкла носить с собой свою сестру, та была не очень тяжёлая. Элла считала, что ей ещё крупно повезло, что Эмма в принципе не тяжёлая, но ещё больше ей повезло в том, что Эмма была слабоумной и ни слова за свою жизнь не произнесла. «Представляете, – сказала как-то раз Элла, – как бы было ужасно, если бы моя сестра разговаривала, она бы, наверное, постоянно меня укоряла, что я её не правильно ношу, что ей больно, а так она молчит, ничего не понимает, не правда ли красота!»

Элла всегда была немного ленива и никогда не упускала подходящего случая показать, что ей очень тяжело управляться со своей сестрой. Она часто тяжело вздыхала, закатывала глаза, показывая, что ей дурно, и что она вот-вот упадёт в обморок. И другие артисты естественно оказывали ей помощь, спрашивали, довести ли её до фургона, принести ли ей воды. Элла считала, что нужно брать от жизни всё что только можно, и не воспользоваться возможностью почувствовать себя беззащитной она просто не могла. Подобные ухудшения её состояния уже вошли в систему, и каждый вечер, когда заканчивалось шоу, её спрашивали, не нужна ли ей помощь. Но Элла всё же старалась не всегда пользоваться этой бескорыстной помощью и не всегда просить о ней, иначе бы она выглядела в глазах других капризным и эгоистичным человеком, а такой она не была. Если того требовали обстоятельства, то она быстро забывала про свою сестру, и про то, что часто даже не может пройти несколько метров до своего фургона.

Элла хорошо помнила то время, когда практически все называли её: «Элла-и-Эмма». Имена сестёр, как и когда-то тела, срослись, и получилась одна большая форма: Элла-и-Эмма. Два человека, одно тело. Элла помнила, как подружки, к примеру, кричали ей: «Элла-и-Эмма, пошли строить песочный замок». Но то далёкое время, слава Богу, было уже в прошлом…

Элла не любила вспоминать детство и подростковый период: не самые красочные воспоминания остались у неё от того времени. Родители в семилетнем возрасте сдали бедную Эллу-и-Эмму в приют, где она и жила до совершеннолетия. Где-то в шестнадцатилетнем возрасте, когда её уже полностью перестали называть двойным именем, она осторожно прокралась на кухню приюта, там тогда никого не было. (Став взрослой, она часто думала, какой же плохой был её приют, раз те, кто в нём работали, оставили кухню без присмотра). Она отчётливо помнила, как достала из большого шкафа огромный кухонный нож и приготовилась раз и навсегда расстаться со своей вечно мешающейся сестрой.

– Прощай… Прощай, – бормотала она.

Элла сжала руку в кулак и начала бить им сначала по голове, а потом ногам сестры. Она со злостью шептала:

– Прощай… Прощай, идиотка…

Она поднесла нож прямо к своему животу, где её тело встречалось с телом Эммы. Нож надрезал её кожу, и из раны тут же засочилась кровь.

– Прощай, – продолжала бормотать Элла, крупная слеза упала ей на руку, в которой она держала нож.

Никогда ещё, как в тот момент, её желание отделить от себя сестру не было так велико. Она внушала в себя мысль, что не должно было быть этой вечно молчавшей слабоумной Эммы.

Неожиданно Эллу кто-то схватил за плечи.

– Ты что творишь, а? – раздался звонкий голос поварихи.

Она выхватила из рук Эллы нож и отшвырнула от греха подальше. Элла плохо помнила, что было потом, вроде как, её вывели из кухни, позвали врача. Благо, порез был неглубоким, поэтому всё обошлось лишь повязкой. Через несколько лет Элла поняла, как ей тогда повезло, что кто-то смог её остановить. Если бы повариха, пришла на пять минут позже, кто знает, осталась ли Элла живой, ведь смерть её сестры сразу же привела бы к её смерти. Она поняла, какой ужасный поступок, какой грех хотела совершить, но ненависть к Эмме не исчезла, она лишь немного охладела и всё…

– Элла… Элла, ты меня слышишь? – говорила Джо.

– А? – промолвила Элла, очнувшись.

– С тобой всё в порядке? Я тебя спрашивала, как сегодня всё прошло с Дороти, а ты, как будто оглохла.

– С Дороти всё, слава Богу, нормально. Мистер Голдмен всё-таки раскошелился на доктора. Я ведь говорила, что он самый настоящий жмот. Но когда этот чёртов доктор пришёл, мы говорим ему, что у Дороти была высокая температура, только сегодня жар вроде бы спал. А он посмотрел на нас с удивлением и говорит: «Ну, знаете ли, микроцефалы, по-моему, долго не живут» так и сказал: «долго не живут»! Я понимаю, так можно было сказать о кошке или птичке, но их и то жалко, а тут он сказал так о человеке!

– Так он дал ей хоть какое-нибудь лекарство? – перебила Джо.

– Да, укол какой-то сделал. Как же Дороти только там не брыкалась! А сейчас хоть температура стала нормальной.

Элла посмотрела на Дороти, которая с важным видом расхаживала по комнате.

– Иди ко мне, моя дорогая! – позвала её к себе Джо.