Прекрасные незнакомки. Портреты на фоне эпохи

Это был значительный вечер «моей жизни». Мы все поехали ужинать в «Вену», мы много говорили с Н.С. (Николаем Степановичем Гумилевым. – Б.Н.) – об Африке, почти в полусловах понимая друг друга, обо львах и крокодилах. Я помню, я тогда сказала очень серьезно, потому что я ведь никогда не улыбалась: «Не надо убивать крокодилов». Николай Степанович отвел в сторону М.А. (Максимилиана Александровича Волошина. – Б.Н.) и спросил: «Она всегда так говорит?». – «Да, всегда», – ответил М.А.

Я пишу об этом подробно, потому что эта маленькая глупая фраза повернула ко мне целиком Н.С. Он поехал меня провожать, и тут же сразу оба мы с беспощадной ясностью поняли, что это – «встреча», и не нам ей противиться. Это была молодая, звонкая страсть (ей было 22, ему 23. – Б.Н.). «Не смущаясь и не кроясь, я смотрю в глаза людей, я нашел себе подругу из породы лебедей», – писал Н.С. на альбоме, подаренном мне.

(Позднее И. Бродский добродушно пародировал язык того времени: «все эти «встречи», «невстречи». Что до гумилевских надписей на дамских альбомах, то он не стеснялся их повторять множество раз – по числу дам, за которыми ухаживал… – Б.Н.).

Мы стали часто встречаться, все дни мы были вместе и друг для друга. Писали стихи, ездили на «Башню» и возвращались на рассвете по просыпающемуся серо-розовому городу. Много раз просил меня Н.С. выйти за него замуж, никогда не соглашалась я на это; в это время я была невестой другого, была связана жалостью к большой, непонятной мне любви. В «будни своей жизни» не хотела я вводить Н.С.

Те минуты, которые я была с ним, я ни о чем не помнила, а потом плакала у себя дома, металась, не знала. Всей моей жизни не покрывал Н.С., и еще в нем была железная воля, желание даже в ласке подчинить, а во мне было упрямство – желание мучить. Воистину он больше любил меня, чем я его. Он знал, что я не его – невеста, видел даже моего жениха. Ревновал. Ломал мне пальцы; а потом плакал и целовал край платья. В мае мы вместе поехали в Коктебель.

Женихом учительницы женской гимназии Е. Дмитриевой был инженер-мелиоратор Всеволод Васильев, и если самой невесте любовь его казалась «непонятной», то что остается думать о непонятном ее замужестве нам с вами? Еще один странный брак Серебряного века. Можно, впрочем, отметить, что это был еще один «брак втроем» среди многих: долгие годы при семье жил антропософ Борис Леман-Дикс, какое-то время Андрей Белый… Но 1909 год, тот самый, который Марина Цветаева назвала позднее «эпохой Черубины», только разгорался. Гумилев и Лиля Дмитриева посещали «Поэтическую академию» на «Башне» у Ивановых и с увлечением «играли» в поэзию:

Строгих метров мы чтили законы,
и смеялись над вольным стихом,
мы прилежно писали канцоны
и сонеты писали вдвоем.

Два сонета, написанных ими на заданные рифмы дошли до нас. Вот строки из сонета Гумилева: