Прекрасные разбитые сердца

Взяв его за запястье, быстро разматываю бинт – трижды вокруг запястья, просунув ткань между пальцами, обратно вокруг запястья и перейдя к следующему пальцу. После этого все легко. Вокруг костяшек несколько раз, затем обратно к запястью и к петле вокруг большого пальца.

Мой большой палец касается мягкой кожи под его запястьем, пульс Оуэна стучит под подушечкой, и по моей руке до задней части шеи устремляются мурашки.

– Ты делала это прежде? – спрашивает Оуэн, когда я высовываю из петли его большой палец и откидываю бинт. – Получается лучше, чем у меня.

– Нет, – автоматически отвечаю, осознав свою ошибку. Чтобы размотать руки, требуется практика. – Не нужно быть гением, чтобы понять, – добавляю я. – Ткань… разматывается только в одном направлении.

Оуэн потирает запястья.

– Многим требуется практика, чтобы делать это быстро.

– У меня хорошо с координацией, и не пытайся сменить тему, чтобы не отвечать на мой вопрос.

Чем я именно и занимаюсь.

Он глубоко вдыхает.

– Есть шанс, что ты отложишь этот вопрос на потом?

– Нет.

Скрещиваю руки и знакомлю его со своим упрямством.

Оуэн молча встает и протягивает руку, чтобы поднять меня. Как только оказываюсь на ногах, он поднимает ортез и отдает мне. Я надеваю его, наблюдая за ним краем глаза. Оуэн положил руки на бедра и рассматривает пол, по которому разбросано содержимое его сумки.

На меня он не поднимает глаз.

Как бы мне ни хотелось знать, Оуэн не хочет об этом говорить.

– Ты победил. Можешь мне не рассказывать. – Вздыхаю. – Подожду в коридоре, пока ты переодеваешься, вдруг понадоблюсь… в смысле, понадобится моя помощь.

Отворачиваюсь, чтобы уйти, но Оуэн касается моего локтя. Его пальцы скользят вниз, пока не берут меня за руку.

– Не уходи. – Он глубоко вдыхает и смотрит мне в глаза. – У меня…

Видно, как ему сложно об этом говорить. Вместо того, чтобы надавить на него, жду, когда он будет готов. Я понимаю, как чувствуешь себя, когда необходимо время. Редко кому рассказываю о папиной смерти, но, если это происходит, с минуту собираюсь с мыслями.

Оуэн опирается спиной на шкафчики и смотрит на меня.

– У меня астма. Иногда она становится хуже.

В нашей команде есть страдающие от астмы, но я никогда не видела, чтобы они не могли сделать вдох.

– Плохо – это синяк под глазом. Когда я вошла, ты едва мог дышать. – В голове вспыхивает образ Оуэна, сидящего на полу, бледного и хватающего ртом воздух. – Что случилось бы, если бы я не начала тебя искать?

Как только задаю вопрос, понимаю – меня беспокоит все, что происходит с Оуэном.

– Симптомы бы спали настолько, чтобы я смог взять ингалятор. Ты вошла во время самой худшей фазы.

Он говорит так спокойно.

– А если бы рядом не оказалось сумки?

– Пейтон, все было бы хорошо.

– Ты не знаешь этого наверняка.

Папа, перед отъездом на задание, всегда обнимал меня и говорил, что все будет хорошо. Пусть он привык к крайне рисковым операциям, но верил, что всегда вернется к нам домой. И однажды не вернулся.

Воспоминание о папе нажимает внутреннюю кнопку, активирующую панику.

– Не уклоняйся от ответа. Что произойдет, если у тебя случится приступ астмы, а ингалятора не будет?

– Пейтон…

Я так легко не сдамся.

– Что произойдет?

– Я не смогу дышать.

И я кое-что понимаю.

– Бои увеличивают шансы приступа?

Оуэн вздыхает.

– Да. Но увеличивает и бег по улице. Мне и им перестать заниматься?

– Да, если это сохранит тебе жизнь.

– Я не хочу так жить – избегать всего, что может мне навредить.

Он смотрит мне в глаза.

– Нормальные люди не хотят себе навредить, Оуэн.

– Нормальность переоценивают. – Он делает шаг ко мне. – Я не могу позволить болезни контролировать мою жизнь. Не хочу все время осторожничать. Не хочу бояться, занимаясь тем, чем мне нравится, я хочу рисковать…

Оуэн обхватывает мое запястье и прижимает меня к себе. Когда я не протестую, он проводит рукой мне по спине и поднимается к волосам.

– Я тебя поцелую, если ты не попросишь не делать этого.

Он наклоняется, не сводя с меня взгляда. Когда его губы касаются моих, мне становится хорошо.

Так хорошо, что хочется почувствовать это еще сотню раз.

Оуэн проводит губами по моим, и по моему телу проносится горячая волна.

Он продолжает меня дразнить, проводя языком по губам.

Я размыкаю губы. Оуэн принимает приглашение и целует меня по-настоящему.

Мои руки касаются обнаженной кожи его груди. Он стонет – тихо и сексуально. На вкус он сладкий, с привкусом меди из-за раны на губе. Обвиваю его руками за шею, и он, сжав меня сильнее за талию, осторожно разворачивает нас, чтобы я прислонилась к шкафчикам.

Ощущение холодного металла за спиной и жара кожи Оуэна разжигают во мне огонь. Часть меня знает, что надо оборвать поцелуй, но другая часть хочет одержать победу.

Руки Оуэна скользят по моим бокам, затем он упирается ладонями в шкафчики, загоняя меня в ловушку. Его нижняя губа опухла после боя, и я провожу губами по ней. Его дыхание учащается, и он углубляет поцелуй. Я тоже тяжело дышу, и наши груди прижимаются друг к другу, когда один из нас выдыхает.

Когда Оуэн наконец отстраняется и смотрит на меня, у него румяные щеки.